Темпы операций. Темп операции в аналитической стратегии
Темпы операций
В стратегии риска (тем более в ее крайней форме — «стратегии чуда») фактор времени имеет первостепенное значение. Это заставляет предположить, что неаналитическое военное искусство также должно использовать понятие темпа, возможно, подразумевая под этим объектом нечто существенно иное, нежели классическая стратегия.
Не меньшее значение понятие темп имеет в восточных боевых искусствах.
Здесь темп ни в коем случае не ассоциируется со временем (в рамках традиционной китайской философии эта сущность вообще не определена, подобно «дао» в европейской культуре). Связь темпа с движением и скоростью неоднозначна: хотя победа подразумевает опережение (формула «быстрый, как ветер»), бой может вообще не заключать в себе перемещений. Так, в «стиле змеи» выигрыш темпа происходит лишь в момент единственного — и последнего — удара, остальное время поединка боец практически неподвижен для глаз зрителя.
Восточная философия войны прямо противопоставляет темп обыденному движению. С другой стороны, она постулирует, что выигрыш темпа всегда происходит только за счет движения (необязательно своего). Построение приводит к хорошо известной метафоре: темп относится к движению, как полное к пустому, «янь» к «инь».
В Европе в семантический спектр понятия темп попадает, прежде всего, темп наступления, что, по сути, подразумевает обычную скорость. Далее всплывают темпы производства, которые описывают некий обобщенный потенциал — способность системы (государства) поддерживать и наращивать собственную (вооруженную) силу. Затем слово темп используется как синоним ритма — для обозначения согласованности движения. И лишь в последнюю очередь — на краях спектра значения слова — возникают темпы, измеряющие активное время и являющие собой превращенную форму действия. Лишь такие темпы могут быть выиграны (и соответственно проиграны) и представляют собой предмет изучения теоретической стратегии.
Темп операции в аналитической стратегии
(1) Обыденное определение: темп как скорость развития операции.
Интуитивно и логически ясно, что военную операцию надо проводить максимально быстро («Война любит победу и не любит продолжительности»,— говорил Сунь-цзы). Быстрое развитие операции не дает противнику возможности организовать контригру — ситуация меняется быстрее, чем он успевает на нее реагировать. За счет этого выигрывается пространство и материальные ресурсы, достигается психологический перевес (положение «хозяина»). Враг, раз утратив способность управлять своими войсками в реальном времени, не может восстановить ее; более того, задержка увеличивается на всей стадии нарастания операции.
То есть, если пространство войны меняется достаточно быстро, можно на какое-то время (пока не начал действовать закон перенапряжения коммуникаций и/или ваши солдаты не начали засыпать под обстрелом) освободиться от необходимости учитывать волю противника: действия его естественны и могут быть предсказаны еще на стадии эскизного планирования. Это дает возможность, в частности, заранее определить момент перехода операции в стадию насыщения и сэкономить ресурсы, остановив наступление при достижении войсками максимально выгодной позиции.
Поэтому естественно определить темп операции как скорость перемещения передовых частей наступающего, иными словами — скорость перемещения линии фронта. Такой темп измеряется в километрах в сутки, не может накапливаться и равным образом, выигрываться или проигрываться. Здесь работают другие ключевые слова — успеть/не успеть.
(2) Структурное определение: темп как внутреннее время операции.
Это определение может быть дано как в интегральной, так и в дифференциальной форме. Интегрально, темп — просто время между первой и второй критическими точками операции, то есть время, в течение которого поддерживается динамический гомеостаз. Структурный темп измеряется в сутках, может накапливаться, растрачиваться, обмениваться на иные формы преимущества (маневр, материальные ресурсы). В этом смысле он достаточно близок к «шахматному темпу» З.Тарраша. Сам по себе структурный темп не может выигрываться или проигрываться, если только речь не идет о встречных операциях.
В этой связи интересен расчет Шлиффена: развертывание — 12 дней, приграничные столкновения и марш-маневр через Бельгию и Францию — 30 дней, решающее сражение — 7 дней, прочесывание территории и уничтожение армий противников— 14 дней.
На начало мобилизации Антанта имела преимущество над Центральными державами. Однако затяжная мобилизация в России приводила к тому, что на пятнадцатый день превосходство переходило к Германскому блоку и поддерживалось приблизительно по сорок восьмой день. Далее наступало равновесие, а к шестидесятому дню перевес вновь оказывался у союзников, составляя первоначально 20, а затем — около 30 дивизий.
Согласно замыслу Шлиффена, первая критическая точка должна быть пройдена между 15-м и 18-м днем. На самом деле это произошло на 19-й день, что связано с потерей X.Мольтке-младшим двух суток на стадии развертывания — Льеж и нейтралитет Голландии. Генеральное сражение предполагалось между 42-м и 49-м днем (первый день представляет собой вторую критическую точку марш-маневра Шлиффена, вторая — первую критическую точку «добивающей операции»). В текущей Реальности это сражение не только развивалось совсем по-иному, нежели представлял себе Шлиффен, но и началось на неделю раньше (35-39 день). Заметим в этой связи, что простой расчет позволяет определить темпы, растраченные Мольтке: нарастание операции продолжалось всего шестнадцать дней вместо тридцати по плану.
Итак, первоначальный замысел Шлиффена коррелировал с темпом наращивания сил, что позволяло максимально использовать фазу нарастания и подойти к генеральному сражению в наилучшей для себя обстановке. Учитывалось и то, что на Восточном фронте русское наступление не могло миновать первую критическую точку ранее 48-го дня, когда на Западе уже будет достигнуто решение.
Несколько упрощая, можно сказать, что весь замысел Шлиффена базировался на выигрыше структурного темпа: 30 дней (с 12-го по 42-й) выигрывалось на Западе и только 15 дней (с 48-го по 63-й) терялось на Востоке. В варианте Мольтке этот выигрыш оказался нулем, что и привело к установлению позиционного фронта и поражению Германии.
Дифференциально структурный темп можно определить как меру изменения внутреннего времени системы «операция». В этом смысле темп — характерное время, за которое изменяется структура позиции. Измеряется также в сутках и обозначает скорость разрушения структуры обороняющейся стороны.
В отличие от обыденного темпа, который непосредственно измеряется по карте, структурный темп вычисляется и, как правило, неизвестен ответственным командирам (Шлиффен и Ямамото — исключения, которые только подтверждают это правило). Именно на этом основан классический технический прием, использованный французами на реке Марна: контрнаступление в момент прохождения противником второй критической точки. Структурный темп уже растрачен, но темп в смысле первого определения еще не равен нулю («Ну мы же вчера хорошо продвинулись…»). Продвижение, однако, иллюзорно — оно лишь снижает устойчивость достигнутой позиции, но интуитивно этого не видно.
Интуитивно некоторым видно, что Земля плоская, а Солнце ночует в океане.
(3) Инновационное определение: темп как запасенное время системы.
Поскольку «внешнее время», определяемое через повторяющиеся события, и «внутреннее время», рассматриваемое как мера изменений, не могут быть однозначно синхронизированы в любой достаточно сложной системе: будь то человек, океанский корабль или стратегическая операция, сосуществуют структуры, относящиеся к разным временам[185]. При очень большом рассогласовании времен система теряет настоящее и колеблется от условного прошлого к условному будущему. Для человека подобная неустойчивость означает деликвидное или суицидальное поведение, для государства — экспансию в форме агрессии или колонизации, для технической системы — ресурсоемкость или «невезучесть», склонность к авариям, вызванным якобы случайными причинами.
Для стратегической операции потеря настоящего оборачивается возрастанием «трения Клаузевица», что подразумевает сокращение фазы нарастания операции (структурного темпа).
Кроме внутреннего рассогласования существует также внешнее рассогласование, характеризующее, насколько в среднем данная система опережает системы аналогичного класса или же отстает от них. (Например, истребитель «Фоккер-Е» с синхропулеметом, стреляющим через винт, опережал современные ему истребители союзников на год, Ме-262 вырвался вперед более чем на два года.)
Итак, рассмотрим операцию как армию (вместе с системой подготовки, уставами, снабжением и вооружением) плюс механизм ее применения. Рассмотрим аналогичным образом замыслы противника.
Понятно, что структуры будут похожими (из-за огромной взаимоиндукции военных систем), но не совпадающими. Проанализируем инновации — структурные элементы, положительно влияющие на эффективность операции, наличествующие у одной стороны, но отсутствующие у другой. Рано или поздно отставание будет ликвидировано, но время, необходимое для этого, выиграно и может быть использовано для обмена на ресурсы и территорию.
На практике всякая операция, как правило, в чем-то опережает мировой уровень, в чем-то отстает от него. Вычислим внутреннюю десинхронизацию, характеризующую потерю настоящего. Вычислим внешнюю синхронизацию, описывающую, насколько в среднем система обогнала время. Нормируем на единицу эффективности[186]. Тогда инновационный темп равен нормированной на единицу эффективности разности внешней и внутренней десинхронизации операции.
Инновационный темп представляет собой запасенное время: противник точно знает, что он должен сделать, чтобы уравновесить шансы, но такая работа требует времени.
В плане Шлиффена содержалась важная организационная инновация — штатное включение в состав корпусов тяжелой гаубичной артиллерии. К необходимости этого все воюющие стороны пришли в первые же месяцы войны. Антанта, располагая лучшей производственной базой, ликвидировала отставание к концу 1915 года, в 1916 году она уже имела преимущество по оснащенности полевых войск артиллерией тяжелых и сверхтяжелых калибров. Но в кампаниях 1914 и 1915 годов Германия широко пользовалось предусмотрительностью своих стратегов[187]. Заметим, что инновационный выигрыш темпа реализовывался на поле боя как большая тактическая подвижность, то есть приводил к выигрышу темпа в значении (1).
В 1940 году немцы воспользовались организационным преимуществом: наличием в составе армии подвижных соединений. В ходе кампании союзники попытались создать аналогичные структуры у себя, но не успели — Франция была разгромлена раньше.
Вообще говоря, при эскизном планировании операции следует иметь в виду закон сохранения: как правило, структурный темп не превосходит инновационного.
(4) Оперативно-тактическое определение: темп как запасенный маневр.
Основой войны является бой — такой подход установил первый военный теоретик Европы — Клаузевиц. Отсюда следовало подразделение войны на тактику и стратегию, изучающие соответственно ведение боя и использование системы боев для достижения цели войны.
Англо-американские и французские теоретики (Б.Лиддел-Гарт, Ш.деГолль и др.) до сих пор используют эту классификацию. Напротив, немецкая и советская военная школа выделяют еще один уровень военной теории — оперативное искусство. Такой подход органично вписывается в концепцию китайского военного философа Сунь-цзы, который утверждал: «Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром». Операция как таковая, то есть «совокупность согласованных и взаимосвязанных по цели, месту и времени ударов»[188], и является именно тем самым побеждающим маневром, успешность которого измеряется решающим боем.
Современный смысл понятию операция был придан в Прусском Генеральном штабе[189]. «Железному канцлеру» Бисмарку, когда он создавал из второстепенной («первой среди вторых») Пруссии централизованное германское государство, была необходима современная армия, способная одерживать победы над армиями соседей. Прежде всего, имелось в виду безусловное доминирование прусской армии над армиями других немецких государств. Без выполнения этого условия всякая попытка объединения была обречена. Во-вторых, Бисмарк был абсолютно уверен, что усиления Пруссии не желают ее соседи — прежде всего Австро-Венгрия и Франция. Посему войны с этими государствами были «эвентуальной неизбежностью». А следовательно, Прусская армия, которая за несколько веков существования этого государства не сумела выиграть ни одной крупной войны, теперь должна была превзойти армии великих держав.
Такая сверхзадача могла быть решена исключительно при помощи ТРИЗовского приема «выхода в надсистему». Прежде всего, в надсистему политическую. И здесь в полной мере раскрылся талант Бисмарка-политика. Пруссия, которая в 1861—1872гг. последовательно участвовала в трех захватнических войнах — Датской, Австро-Прусской и Франко-Прусской, умудрилась проделать все это в чрезвычайно благоприятной внешнеполитической обстановке, получив в европейском контексте статус обороняющейся.
Однако при любой сколь угодно благоприятной политической обстановке немецкая армия уступала по своим боевым возможностям армии Австро-Венгрии, а французская армия вообще была признана специалистами сильнейшей в мире. В этой ситуации Роон (военный министр) и Мольтке (начальник штаба) реорганизовали армию на новый лад, доселе не встречавшийся.
Клаузевиц подчеркивал, что главным фактором ведения войны являются личные качества командира, который вынужден сочетать в себе черты тонкого интеллектуала, обладающего развитым воображением, и волевого управленца, способного двигаться к намеченной цели, не отвлекаясь на ненужные фантазии [Клаузевиц, 1941]. Качества эти, в общем случае, несовместны[190].
Роон и Мольтке решили это противоречие, разделив функции управления между двумя людьми. Если раньше начальник штаба являлся сугубо служебной фигурой, то теперь его роль была повышена почти до роли ответственного командира. Формальные отношения между начальником штаба и командующим регламентировались уставами слабо, что приводило к весьма нетривиальному взаимодействию — вплоть до возникновения информационных структур, интерпретируемых в современной литературе термином «композитная личность».
Сутью штабной работы стало осмысленное руководство армией во время боя и войны. Во времена Клаузевица управление сводилось к следующей цепочке: построение войск, введение в бой резерва, решение на преследование противника (отступление в случае поражения). Теперь появилась возможность маневрировать своими войсками во время сражения.
К середине XIX столетия численность европейских армий достигла таких величин, что использование всех войск в одном сражении стало невозможным. (Опыт показывает, что бой, в котором принимает участие более 100000 человек, неизбежно распадается на серию отдельных столкновений. Это происходит по причинам географического характера — из-за увеличения размеров поля боя резервы из центра позиции не успевают на фланги: обратная связность позиции оказывается меньше характерного времени боя.) Возникло противоречие с требованием Клаузевица использовать в генеральном сражении все наличные силы.
Прусская армия могла либо отказаться от концепции генерального сражения (а значит, и от достижения позитивных целей войны), либо научиться использовать отдельные бои согласованно. Сначала в пространстве, а затем и во времени. Отметим еще раз — проведение и планирование операций органически связано с усилением штабной (информационной) составляющей в боевой деятельности армии.
Будучи синтезом правильного боя и маневра, операция проявляет характерные черты то одного из этих элементов, то другого. Прежде всего это касается так называемых кризисов, характеризующихся высокой неопределенностью динамики операции. Клаузевиц отмечал, что в моменты максимального напряжения сил столь многие факторы оказывают действие на исход сражения, что предсказать результат становится невозможным [Клаузевиц, 1941][191]. Клаузевиц выделял единственный кризис боя — переломный момент, преодолев который одна из сторон безусловно одержит победу (вполне возможно, однако, что сам бой закончится раньше этого момента).
Операция, являющаяся совокупностью боев, имеет несколько локальных оперативных кризисов. Несложно показать, что в наиболее простом случае, когда для достижения цели операции необходимо одержать победы во всех частных боях, переломные моменты каждого боя являются точками кризиса операции. Заметим в этой связи, что если число боев в операции десять (что немного), а вероятность выиграть каждый бой составляет 90% (что бывает весьма редко), то шансы на успех всей операции не превышают 35%. Это накладывает на оперативное планирование требование сократить число боев, критичных для развития операции. В идеале таких боев не должно быть вообще.
Наиболее простая схема операции такова: прорыв, маневр, контрудар противника, отражение его, прохождение первой критической точки, развитие успеха до момента прохождения второй критической точки. Отметим, что фаза прорыва (разрушения статического гомеостаза системы «война») необходима и при отсутствии позиционного фронта или даже фронта вообще. Дело в том, что неприятельские войска в полосе операции обязательно должны быть связаны боем — в противном случае у противника обязательно найдется опровергающий вашу операцию маневр против фланга и тыла наступающей группировки.
А вот стадия контрудара противника проявляется не всегда. В Висло-Одерской операции, например, силы обороняющегося были полностью разгромлены в фазе прорыва, поэтому организовывать контрудар оказалось нечем. Но такой случай все же является редким везением. Ведь если у противника остались хоть какие-то резервы, он обязан контратаковать, и именно на стадии развития успеха вашей операции. В противном случае он предоставляет вам свободу действий, что чревато по меньшей мере потерей пространства (то есть территорий государства), а чаще всего — окружением и разгромом. Заметим далее, что на стадии прорыва наступающая сторона тратит некоторое количество сил. Следовательно, маневр должен приводить к выигрышу в качестве расположения сил. Только в таком случае контрудар противника будет парирован и операция войдет в стадию развития успеха.
Эта динамическая схема является не только самой простой, но фактически и единственно приемлемой. Мольтке отмечал: «План операции не может с некоторой уверенностью простираться дальше первого столкновения с главной массой неприятеля. Только профан может думать, что весь поход ведется по предначертанному во всех мелочах плану без отступлений и что этот первоначальный план может быть выдержан до конца» [Мольтке,1938]. Заметим, что, исключая ситуации, когда противник явно «подставил» свои войска, столкновение с главными силами неприятеля состоится именно на третьей фазе операции.
Крайне важно понимать, что успех операции измеряется[192] именно на этой стадии.
Мольтке-младший при выполнении шлиффеновского плана ошибочно посчитал операцию удавшейся уже после Приграничного сражения. Однако в этот момент в стадию развития успеха вступал только марш-маневр правого крыла через Бельгию и Францию, но не вся «Битва за Францию». Для войны в целом «сбор урожая» начинался только после стадии контрудара, к которой Шлиффен подходил очень ответственно — как к генеральному сражению.
Та же ошибка была допущена штабом ОКХ при осуществлении планов «Гельб» и «Барбаросса». Выиграв огромный резерв на фазе маневра, немецкое командование всякий раз считало, что этого достаточно для победы. Во Франции противник действительно не смог организовать адекватного ответа, но даже в этом случае достигнутый успех был невелик, и для разгрома Франции пришлось организовывать новую операцию, то есть тратить время и ресурсы. Что касается плана «Барбаросса», то он контрударом был фактически опровергнут. В целом промахи планирования приводили немцев к странным победам, при которых удавалось захватить территорию, но не разбить армию противника.
А ведь захват территории в принципе не может быть целью операции. Это задача возникает лишь на уровне стратегии, в то время как цель операции — разгром войск противника и создание условий для легкого решения стратегических задач.
Итак, качество операции определяется на ее третьей фазе. Зададимся вопросом — а где накапливаются шансы для победы в генеральном сражении? Ответ однозначен: накопление ресурса осуществляется на фазе маневра. Некоторый выигрыш можно получить и на первой фазе, однако прорыв — это правильный бой, в котором велики затраты обеих сторон, причем наступающий, как правило, теряет больше.
В чем же именно заключается выигрыш качества во время маневра? Чаще всего он носит геометрический (географический) характер. За счет маневра создается угроза многим пунктам противника, тем самым он вынуждается к распылению сил, которые в большинстве своем теряют «валентность» (способность к оперативному движению) и пропадают для решающего боя. Это — основная форма выигрыша. (Понятно, что пункты, которым маневр создает угрозу, должны быть значимыми для противника.)
Альтернативным способом использования маневра является выигрыш фланга или тыла неприятельских войск. Несмотря на всю привлекательность такого образа действий, он редко приводит к решающему успеху: если только в тень операции не попадают особо важные пункты, противник сможет избежать окружения, пожертвовав арьергардами. Так было после Приграничного сражения в 1914 году, после прорыва германских войск к Ростову на Дону в 1942 году. Шлиффен потому и планировал обходный маневр огромного размаха, что не рассчитывал на грубые ошибки противника. По его мнению, войско, подвергнутое угрозе охвата, всегда успевает отступить и для достижения победы необходимо сначала парализовать подвижность противника. В маневре правого крыла это достигалось последовательным захватом центров связности.
Необходимость предварительного сковывания противника понимал и младший Мольтке, и его командующие армиями. Они, однако, оказались во власти распространенного заблуждения. Понятно, что силы, вышедшие на оперативный простор (то есть перешедшие ко второй стадии), более подвижны, чем связанные боями или находящиеся на блокированных позициях силы противника. Поэтому всегда можно разменять успех прорыва на удар по ближнему флангу противника — то есть сразу «выиграть материал». В такой схеме, однако, есть слабое звено: затраты на стадии прорыва обычно бывают больше, чем приобретения за счет такого вымороченного маневра. (Может быть, самыми характерными примерами являются второе наступление при Сомме в сентябре 1916-го или сражение при Камбе. В обоих случаях реализованный прорыв не привел к существенному изменению в соотношении сил и не оказал воздействия на устойчивость фронта.)
Итак, наступление следует вести против таких пунктов в глубине расположения противника, которые он обречен защищать. При этом наступающие войска порождают сразу множество угроз, то есть создают оперативную тень, в которую попадают войска противника. А потому наиболее перспективным будет самый дальний маневр, который мы сможет совершить до перехода операции в стадию контрудара.
Итак, кризисом оперативного маневра является именно момент перехода к третьей фазе. Именно здесь спектр возможных исходов операции максимально широк.
Если предыдущие рассуждения в принципе были справедливы для армий любых исторических периодов, то теперь мы переходим к непосредственному рассмотрению сущностей XX века. Для современных армий характерна огромная разница в скоростях перемещения войск по полю боя, по оспариваемой территории вне поля боя, по тыловым коммуникационным линиям. Первая скорость определяется тактической подвижностью войск и является минимальной. Вторая — зависит от скорости самого медленного транспортного средства в наступающих порядках армии (телеги, позднее автомобиля, бронетранспортера, танка). Третья скорость связана не столько с особенностями вооруженных сил страны, сколько с состоянием ее системы коммуникаций. Речь идет о переброске частей и соединений по магистральным железным дорогам, по морю или авиатранспортом (наибыстрейший способ). С развитием механизации возрастали все характерные скорости, но соотношение между ними оставалось практически неизменным. В этих условиях кризис маневра, как правило, наступает раньше, чем маневр может привести к значимым результатам.
Обосновать это несложно. Почти всегда (речь не идет об «ударе милосердия», обрывающем сопротивление поверженной стороны) стратегическим результатом операции должно стать уничтожение или изоляция резервов противника. Пока эти резервы в явной или скрытой форме существуют (например, в виде дивизий, которых можно снять с неатакованных направлений), в силу большей скорости перемещения войск по коммуникационным линиям, нежели по операционным, обороняющийся будет иметь преимущество в маневре. (Так, при всех тактических успехах немцев во Фландрии линия фронта непрерывно загибалась к северу, то есть, тактически наступая, немцы отступали в оперативном масштабе.)
Мы приходим к необходимости каким-либо способом запасти маневр: заранее выиграть время, пространство, оперативную конфигурацию. Подобный выигрыш (либо, наоборот, потеря) и называется оперативно-тактическим темпом операции. Измеряется как интеграл по запасенному времени от эффективной подвижности. Иными словами, оперативно-тактический темп есть расстояние (в пространстве позиций), пройденное эффективно свободными войсками за время принятия противником решения на контрманевр[193].
Итак, темп операции это запасенный маневр. То есть возможность произвести вне противодействия противника некоторое перемещение войск. К примеру, в Польской кампании 1939 года и Югославской 1941 года выигрыш темпа немцами был столь велик, что они смогли захватить все стратегические пункты страны. Во Франции выигрыш оказался меньшим, удалось только лишь окружить треть вражеской армии.
В очередной раз отметим, что выигрыш темпа не сводится к простому выигрышу (физического, тот есть внешнего) времени. Последний является лишь формой такого выигрыша, притом — не самой значимой. Скорее уж темп выигрывается созданием непосредственной угрозы флангу и тылу противника. В рамках замысла Шлиффена правое крыло создавало именно такую угрозу. Подобный выигрыш темпа неизбежно требует от наступающих сил движения уступом (шлиффеновское «корпусное каре»): в этом случае создается цепочка взаимосвязанных фланговых угроз.
Значительный выигрыш оперативно-тактического темпа может быть получен за счет десантной операции, когда войска перемещаются в глубокий тыл противника, обычно свободный от его сил, со скоростью корабля или даже самолета.
(5) Энергетическое определение: темп как обобщенный потенциал позиции.
Ряд очевидных примеров подводит к определению темпа как запасенной соединением полезной работы.
Запасенная работа имеет смысл обобщенной потенциальной энергии. Создавая и тренируя армию, насыщая ее техническими, организационными, оперативно-тактическими инновациями, создавая наиболее выгодную геометрическую конфигурацию, командующий концентрирует энергию, запасая темп, который в дальнейшем будет расходоваться — более или менее оптимальным образом. Продолжая построение аналогии, можно сказать, что маневр превращает потенциальную энергию в кинетическую, а бой — в тепловую.
Энергетическое определение может быть расширено вплоть до понятия темпа в развитии цивилизации.
Что, собственно, означают такие часто употребляемые понятия, как экономический потенциал, военный потенциал, научный потенциал? Интуитивное значение термина здесь совпадает с научным — вне зависимости от того, идет ли речь о потенциальных физических полях, о термодинамических потенциалах или о потенциалах обобщенных (системных).
Потенциал (любой) есть интеграл по фазовому пространству от обобщенной силы (с точностью до нормировочного множителя). Для государства фазовое пространство включает все времена и территории, для которых экономическое и энергетическое взаимодействие с данным государством не может считаться пренебрежимо малыми. Назовем это фазовое пространство «локальной Ойкуменой». Заметим, что размеры «локальной Ойкумены» не обязательно определяются системой коммуникаций. Так, например, Китай входил в «локальную Ойкумену» любого из европейских государств, а вот фазовое пространство Китая Европу не содержало (в силу замкнутости страны и чрезмерной приверженности традициям, что мешало использовать даже собственные научные и технические достижения).
Тогда проигрыш темпа — есть обобщенная работа, которую необходимо проделать для того, чтобы нагнать конкурента. Фуззи-Вуззи из стихотворения Киплинга «Суданские экспедиционные части» смог прорвать британский строй, но для того, чтобы победить в войне, его племени пришлось бы по меньшей мере создать промышленность, способную поддерживать армию современного (по европейским понятиям) типа, соответствующую социальную структуру, и саму армию, разумеется.
(6) Стратегическое определение: темп как разностное пространство решений.
Еще одно важное определение темпа связано с понятием стратегического дерева, данным Л.М.Буджолд: «Основой стратегии, маленький фор,— любезно объяснила Кавилло,— является не выбор какого-то одного пути к победе, а создание таких условий, чтобы все пути вели к ней. В идеале. Вашу смерть я использую одним способом, успех — другим».
Пусть имеются державы А и В, конфликт интересов которых должен привести к войне. Пусть генеральные штабы будущих противников разрабатывают планы этой войны.
Всякий план и есть «стратегическое дерево». (В самом общем случае, план — это некоторая связная область в пространстве решений. В аналитической стратегии «война» эмулируется системой с конечным числом степеней свободы, в результате чего фрактальная кривая вырождается в граф.)
Структура графа понятна: возможные варианты своих действий, ответных реакций противника, своих ответных реакций на эти ответные реакции и т.д.[194] В аналитической стратегии полное стратегическое дерево конечно — «если я прикажу генералу порхать бабочкой, а он не выполнит мой приказ…», однако оно столь велико, что ни один Генштаб не справится с задачей его построения. Пусть, однако, стратегическое дерево, построенное штабистами страны В,— есть подмножество дерева, разработанного в державе А, в то время как обратное неверно. Тогда армия А может предпринять действия, не предусмотренные заранее ее противником, и командующему войсками В придется находить какие-то ветви стратегического дерева на ходу, в условиях, когда обстановка все время меняется. Кажется весьма вероятным, что он не сможет осмысленно руководить своими войсками (к моменту принятия решения «eine kolonne marschiert» колонна может находиться совсем не там, откуда она должна начать движение или вообще перестать существовать). С усложнением ситуации число вариантов выбора при принятии решения будет уменьшаться — меньше становится единиц управления, меньше пространства для маневра. В конечном итоге командующий В оказывается перед фатальной оперативной воронкой, на дне которой останется лишь один выбор — исторической фразы, которая говориться при капитуляции[195].
Тогда естественно понимать под выигрышем темпа разность мощностей пространства решений сторон А и В, или — в конечномерной аналитической модели — разностный граф, описывающий некий набор действий стороны А, приводящих эту сторону к достижению цели войны и не предусмотренных стратегами державы В. (Нормируется на мощность исходного пространства решений А.)
Оказавшись перед лицом неожиданности, командующий войсками В не может осмысленно управлять войсками. Ему приходится затратить время на то, чтобы преобразовать позицию в отвечающую его предварительным расчетам. При таком преобразовании, однако, никакой полезной для В работы не совершается. То есть речь идет о проигрыше темпа также и в смыслах определений (3), (4), (5).
В военной истории известен ряд механизмов, позволяющих выигрывать стратегический темп:
• Внезапность
Если вам удается сохранить свои планы в тайне, противник, конечно, не будет знать время и место начала вашей операции. Если, однако, эта или подобная операция была предусмотрена его стратегическим деревом, то выигрыш темпа, скорее всего, окажется минимальным (операция не прошла первую критическую точку — была сорвана контратакой противника, возможность которой вы сами не предусмотрели — если бы предусмотрели, не стали бы так наступать). Хорошая работа разведки подрывает выигрыш стратегического темпа. Так, японский флот был разбит у атолла Мидуэй прежде всего за счет прекрасной работы американских криптографов. Если бы американцы не читали японские коды, их флот отправился бы к Алеутским островам. Там он узнал бы о нападении японцев на Мидуэй. Пришлось бы вернуться в базу для дозаправки и лишь затем идти к Мидуэю. Эта операция была бы встречена японцами не одним авианосным соединением Нагумо, но всем Объединенным флотом вкупе с базовой авиацией, размещенной на аэродромах Мидуэя[196].
Поучительные примеры борьбы за стратегический темп приводит М.Галактионов в своей книге, посвященной битве на Марне [Галактионов,2001]:
«В действительности события потекли по руслу, неожиданному для той и другой сторон. 5 сентября утром, за сутки до начала общего наступления союзников, 6-я французская армия столкнулась неожиданно для себя с 4-м резервным корпусом, оставленным Клуком в качестве прикрытия со стороны Парижа, севернее р. Марны. Внезапность получилась обоюдоострая. Но для 6-й армии она была только тактической внезапностью, вследствие которой ей пришлось начать активные действия на сутки раньше, чем было предвидено. Для 1-й германской армии внезапность имела, напротив, стратегическое значение, ибо ей пришлось перестраивать весь свой маневр, предпринятый раньше. Союзники все же получили реальный выигрыш времени для активных действий».
Здесь четко видна связь выигрыша/проигрыша времени как с внезапностью, так и с мощностью стратегического дерева. Шестая армия предусматривала столкновение с фланговым прикрытием германцев, напротив, Клук не предвидел контрудара 6-й армии.
«В чем состояло реальное действие внезапности? Его можно было бы определить прежде всего как моральную категорию: противник застигнут врасплох, его построение отнюдь не соответствует направлению полученного удара, он вынужден принять сражение повернутым или перевернутым фронтом, а перестроить армию не так просто, как взвод. Но моральный фактор в данном случае играет все же подчиненную роль: весь вопрос в том, как быстро атакованный справится со своими нервами. Быть может, он и вообще не растеряется, сохранив стальное хладнокровие воина и командира. Но тогда на сцену выступает жестокий и непреклонный фактор, который гораздо хуже поддается усилиям воли: это — время. Время требуется для принятия контрмер, для сообразования действий и сил с новой, неожиданно вскрывшейся ситуацией. Успеет ли атакованный осуществить все, требуемое этой ситуацией?»
В работе М.Галактионова «истинная внезапность» (наличие у стратегического дерева «разностных» ветвей) противопоставлена «ложной внезапности», сводящейся к формально неожиданной атаке [Галактионов, 2001]. Последняя выигрывает темп только в смысле (1) — ускоряя ход операции. Первая же порождает кумулятивные эффекты и может совершенно разрушить способность неприятельских войск производить полезную работу при наступлении.
•Расстройство средств связи противника
Даже если противник в принципе предусмотрел возможность осуществления вашей операции в этом месте, в это время, сомнительно, чтобы его Генштаб заранее проинформировал об этом каждого лейтенанта. Выигрывается сравнительно немного времени (линии связи восстановят), но оно может сыграть важную роль в преодолении операцией первой критической точки.
•Инновация
Ваш противник не мог предусмотреть в своем стратегическом дереве использование вами новой техники, или новой тактики боя, или нового фазового пространства. Здесь стратегический темп выигрывается в прямой форме.
К этому же механизму выигрыша стратегического темпа относится неожиданное преобразование геометрии позиции — наведение переправы там, где она казалась невозможной, строительство дорог, десантная операция с воздействием на узлы связности.
•Преобладание шаблона в действиях противника
Нельзя, конечно, строить на подобном мотиве весь план компании, но следует иметь в виду, что военная служба воспитывает стереотипность мышления. Пространство решений ответственного командира сужается уставами и его предшествующим опытом — часто до одной-единственной оперативной схемы, повторяемой от раза к разу. (Немецкие военачальники во Второй Мировой войне злоупотребляли двойным охватом, Красная Армия тяготела к захвату господствующих высот. В уже упоминавшемся бою у атоллла Мидуэй в момент атаки американскими пикирующими бомбардировщиками японских авианосцев «Kara», «Акаги» и «Хирю», на палубах этих авианосцев снимали с ударных самолетов бомбы и подвешивали торпеды, потому что по уставу против кораблей торпеда лучше.)
(7) Геометродинамическое определение: темп как обратная связность позиции.
Формализм связностей позволяет предложить еще одно полезное определение темпа. В рамках этого определения наступление рассматривается как движение в пространстве связностей.
Пусть первоначальная позиция взаимно блокирована. Тогда связность сторон одинакова, что подразумевает равную подвижность войск. Пусть теперь одной из сторон удалось захватить узел связности, вследствие чего способность противника к маневру уменьшилась. Полученное преимущество можно представить в виде выигранного времени, в течение которого наступающая сторона будет действовать без противодействия со стороны резервов противника или через уменьшение у противника количества эффективных валентных дивизий. Вообще говоря, уменьшение связности позиции эквивалентно связыванию части стратегических резервов.
Это рассуждение позволяет предложить определение темпа операции через обратную дифференциальную связность позиции. Подвергнем позицию малой деформации в направлении развития операции. Вычислим изменение связности своей позиции и позиции противника. Вычислим обратные величины. Их разность имеет смысл дифференциального выигрыша времени/свободных сил с развитием операции. Нормируя на количество эффективных дивизий и интегрируя по пространству операции, получим полный геометродинамический выигрыш темпа.
Понятно, что наступление имеет смысл, если эта величина, по крайней мере, неотрицательна. Шлиффен — интуитивно или сознательно — строил наступление правого крыла по «сверхпроводящей» (соединенной магистральными дорогами) цепи узлов связности. Поэтому до тех пор пока геометрия операции не нарушилась, немецкое наступление правого крыла выигрывало темп[197].
(8) Динамическое определение: темп как свободный ресурс
Предложенные выше определения могут быть обобщены в виде простой формулы.
Темп есть совокупность свободных ресурсов, выигранных одной из сторон в результате сознательной деятельности. Поскольку в рамках аналитической стратегии любой ресурс сводится к обобщенным единицам планирования (дивизия рассматривается вместе с вооружением, уровнем боевой подготовки и снабжением), динамический темп имеет размерность свободной вооруженной силы.
Другими словами, динамический темп — те части или соединения, которые могут осуществлять полезную работу без осмысленного противодействия со стороны противника.
Подобно любому слишком общему определению, динамический темп много говорит об операции апостериори, но априори определить его едва ли возможно. В рамках встречных операций вся борьба сторон идет именно за динамический темп.
Интересно с этой точки зрения рассмотреть сражение на Марне.
Первоначально корпуса 1-й (без 4-го резервного корпуса), 2-й и 3-й германских армий, с одной стороны, 9-й, 5-й английской армий, с другой стороны,— взаимно связаны. Шестая французская армия и 4-й резервный корпус 1-й германской армии, однако, оперативно свободны. Прогнозируемый выигрыш динамического темпа для французов составляет два с половиной корпуса (группы резервных дивизий связывают 4-й резервный корпус).
Однако Гронау, воспользовавшись большей боеспособностью своих частей (темп, как запасенное время) боем связывает на сутки всю 6-ю армию — М.Галактионов справедливо говорит о подрыве выигрыша темпа. Заметим, что с энергетической точки зрения обе стороны теряют — потенциал позиции превращается в «тепло», но французы теряют больше [Галактионов, 2001].
Далее 6-я армия пытается также боем освободить часть своих сил, что ей в целом удается. Клюк перебрасывает корпуса на правый фланг, англичане и 5-я армия начинают продвижение в Марнскую брешь. Обратите внимание, что в этот момент — несмотря на все геометрические и материальные проблемы — счастье неожиданно улыбается немцам: на второй и третий день операции обе стороны не имеют свободных сил, динамические темпы равны нулю. Затем, однако, ситуация меняется: Бюлов и Хаузен связывают все свои части, в то время как английская армия подходит к полю сражения и становится свободной динамической силой.
Клюк делает все, что в человеческих силах: против Монури он выигрывает к 9 сентября два свободных корпуса; кавалерия и бригада Кревеля связывают боем по крайней один эффективный английский корпус. Ошибки французского командования отвлекают два корпуса 5-й армии от Марнской бреши; они, следовательно, тоже связаны — по крайней мере временно. Но втянувшись в бои за позиции в районе Фор-Шомпенуаз (повторим очень точные слова М.Галактионова: «которые плохо ли, хорошо ли, но защищала армия Фоша»), Бюлов не может ничего противопоставить оставшимся частям д’Эспери: 5-я армия занимает Шато-Тьери. Баланс может быть подведен: имея в начале сражения выигрыш в два с половиной корпуса (при общем преимуществе в материале), союзники смогли удержать преимущество только в один эффективный корпус. Этого оказалось достаточно.
Темп операции в неаналитической стратегии
(9) Статистическое определение: темп как запасенная вероятность.
В стратегии риска, являющейся простейшим обобщением аналитической модели, «позиция» представляет собой некоторую суперпозицию состояний, отличающихся вероятностью реализации. В общем случае система «война» описывается аналогом волновой функции: подобно тому как электрон «размазан» по всему физическому пространству, эта функция заполняет все фазовое пространство. Фиксирует состояние (тем самым определяя победу или поражение) акт измерения, под которым Клаузевиц справедливо понимал бой. Как правильно указал М.Галактионов: в конечном итоге «исход борьбы решается столкновением живой силы, вооруженной техническими средствами» [Галактионов, 2001].
Смысл стратегии риска сводится к поиску шансов «на краю Гауссового распределения» — иными словами, к попыткам реализовать состояние, имеющее небольшой статистический вес. С этой точки зрения к оперативным ресурсам относятся не только силы и время, но и вероятности[198].
Тогда можно рассмотреть темп как запасенную вероятность, как ресурс, который модифицирует вероятностное распределение в благоприятном для одной из сторон направлении. По сути — это обобщение на квантовомеханическое пространство войны определения (5). Заметим, что накопление вероятности всегда происходит за счет работы, но необязательно объективной (то есть проявляющейся в физическом мире). Вероятность может быть модифицирована за счет внутренней, субъективной работы в воображаемом мире. В восточных единоборствах механизм модификации вероятности носит исключительно внутренний характер и «включается» посредством долгих медитаций. Овладение им считается высшей степенью боевого мастерства.
(10) Интуитивное (нейросоматическое) определение: темп как запасенный хаос.
Наконец, хорошо известен психологический выигрыш темпа. Воля противника может быть парализована (например, захватом столицы), или разум противника может быть подавлен крупными катастрофами на фронте. Суть блицкрига заключалась не только в согласованном наступлении корпусов уступом (в общем-то, в этой схеме нет ничего нового), но в комплексном использовании всех форм выигрыша темпа для оказания давления на психику противника. Речь идет не только о высших генералах или государственных деятелях: страх, тоска и безнадежность должна охватить все население страны.
Если «стратегия чуда» использует в качестве своего рабочего инструмента «индукцию безумия» (навязывание противнику невозможного «тоннеля реальности»), то механизмом, позволяющим реализовать такую стратегию на практике и фиксировать очень маловероятное конечное состояние как действительное, является фазовый переход. Отсюда — стремление работать в областях, где количество точек бифуркации плотно, то есть именно там, где система «война» в наибольшей степени проявляет хаотические черты.
Не будет ошибкой сказать, что «стратегия чуда» всегда понижает аналитичность текущей Реальности, привнося в нее дополнительный ресурс — хаос. Тогда для того, чтобы реализовать стратегию чуда, именно этот ресурс должен быть сначала запасен, а затем потрачен. Мы приходим к еще одному обобщению определения (5): темп есть запасенный в системе хаос. Хаос, имея большую сложность, нежели любая аналитическая структура, может эмулировать любой ресурс: время, свободную силу, вероятность, потенциал…
На сегодняшний день неизвестно, как именно происходит сознательное накопление хаоса.
(11) Нейрогенетическое определение: темп как управление случайностями.
Высшим контуром мышления, проявления которого удается проследить в системе «война», является нейрогенетический контур, уровень коллективного бессознательного. Механизмом воздействия полей этого контура на действительность являются законы серии: нейрогенетические процессы претворяют себя в текущую Реальность через последовательные совпадения.
По сути дела, здесь тоже идет речь о модификации вероятностей, но — в огромных пределах. Потому сознательное управление случайностями делает операцию «сверхтекучей»: трение Клаузевица строго равно нулю, операция развивается свободно, все включенные в ее орбиту ресурсы валентны.
В современной военной истории случаи использования нейрогенетических механизмов редки и носят по существу негативный характер. (Так, перед сражением у атолла Мидуэй, И.Ямамото не обратил внимания на длинную серию неблагоприятных предзнаменований.) В древности к закону серии относились очень серьезно. «Любимцы богов», такие как Юлий Цезарь, едва ли не сознательно создавали — а затем реализовывали — счастливые серии.
На данном структурном уровне можно предложить последнее частное определение темпа: выигрыш темпа есть мера управления случайными событиями.
Темп как квантовомеханический оператор
Итак, мы рассмотрели ряд понятий, так или иначе семантически связанных с метафорой «темп операции». Все они оказались связанными либо с обобщенной кинетической энергией операции (скорость, изменение внутреннего времени, обратная динамическая связность), либо с ее обобщенным потенциалом (запасенный ресурс в любой форме: маневр, время, пространство, в т.ч. пространство решений, полезная работа, вероятность, хаос). На первый взгляд несколько особняком стоит одиннадцатое определение — темп как мера управления случайными событиями, но в действительности речь здесь идет просто о преодолении «трения Клаузевица», то есть опять-таки о запасенной вероятности.
Предложенные определения могут быть обобщены в рамках построения последовательной квантовомеханической теории войны. В такой модели система «война» рассматривается как бесконечномерная и описывается волновой функцией.
Конечное состояние получается из начального действием эволюционного оператора, заданного в Гильбертовом пространстве.
Как и в классической квантовой механике, возникают два эквивалентных представления: шредингеровское, в котором считаются неизменными операторы, меняется волновая функция, и гейзенберговская, когда меняются операторы, в то время как волновая функция сохраняется.
Позиция — есть метафора волновой функции в представлении Шредингера. Что же касается темпа, то он представляет собой метафору эволюционного оператора в представлении Гейзенберга. По своему физическому смыслу это — квантовомеханический обобщенный импульс, оператор сдвига по внутреннему времени. Невозможность корректно определить темп в разговорных терминах объясняется неадекватностью естественного языка для описания квантовомеханических операторов.
Как правило, эволюционный оператор имеет Гамильтонову структуру, то есть состоит из двух квадратичных слагаемых, описывающих соответственно вклад кинетической и потенциальной энергии системы. Символически принимая такую же структуру для эволюционного оператора систем «война» и «операция», получим окончательное определение: под темпом операции следует понимать оператор Гамильтона для соответствующей квантовомеханической системы.
Формальной теории темпа мы уделили большое внимание. Это обусловлено сложившимся положением дел: вся современная геополитика, как мы увидим, сводится к острейшей борьбе за темп между несколькими глобальными проектами развития.
«Вариант „Шлиффен“»
Эта операция, как и «Северный гамбит», взята из книги «Иные возможности Гитлера». Она не связана с текущей Реальностью и представляет собой результат сценирования стратегической ролевой игры. Операция «Шлиффен» интересна прежде всего с точки зрения борьбы за темп, в известном смысле вся операция представляла собой машину для выигрыша оперативного времени. Текст, включая ссылки, стилизован под альтернативную историю.
Среди событий, сформировавших нашу Реальность, Вторая Мировая война занимает совершенно особое место. Короткое и яростное противостояние 1939—1943гг. изменило соотношение сил в Ойкумене — мире обитаемом — и положило начало новому витку развития цивилизации. Ушли в небытие социальные институты, спроектированные творцами версальско-вашингтонской системы, чтобы охранять людей от грозных чудес будущего. В обществе, потрясенном до глубочайших архетипических структур Мировым кризисом 1914 года и его последствиями, нашлись силы, способные отказаться от идей возврата, стагнации, стабильности.
После основополагающих работ М.Тартаковского [Тартаковский, 1993] пришло понимание того, что Вторую Мировую войну следует рассматривать как конфликт трех цивилизаций с совершенно различными ценностными ориентирами. В связи с этим отдельные представители так называемой «гуманистической интеллигенции» выражают шумное сожаление относительно «неестественного пути, которым пошла история XX столетия»[199].
Эту позицию можно понять, но нельзя оправдать.
Дело даже не в том, что история не имеет сослагательного наклонения, ибо, как сказал бы Ф.Дюрренматт, «сведения на этот счет довольно противоречивы». И не в подходе к событиям отдаленного прошлого с современных этических позиций — в конце концов, других позиций у публициста и историка быть не может: миф о беспристрастности науки давно уже мертв.
Дело, скорее, в глубоком непонимании сути кризиса, разрешившегося Берлинским договором 20 января 1943 года и созданием Европейского Союза.
Заметим прежде всего, что все три сражающиеся структуры были одинаково неприемлемы для европейской цивилизации.
Гитлеровская Германия — это национализм и антисемитизм в самых грубых, первобытных формах, это борьба с университетской культурой и костры из книг, войны и расстрелы заложников.
Сталинский Советский Союз представляется системой, отрицающей всякую человечность и тяготеющей к средневековым социальным импринтам (вплоть до инквизиции и крепостного права).
Для западного мира, «владеющего морем, мировой торговлей, богатствами Земли и ею самой», были типичны отвратительное самодовольство, абсолютизация частной собственности, тенденция к остановке времени и замыканию исторической спирали в кольцо.
С другой стороны, Рейх — это гордый вызов, брошенный побежденным торжествующему победителю, квинтэссенция научно-технического прогресса, открытая дорога человечества к звездам. СССР — уникальный эксперимент по созданию социальной системы с убывающей энтропией, вершина двухтысячелетней христианской традиции, первая попытка создать общество, ориентированное на заботу о людях и их личностном росте. Наконец, Запад вошел в историю как форпост безусловной индивидуальной свободы, материальной и духовной.
Безоговорочный успех любой из этих цивилизаций стал бы бедой для человечества, гибель любой из них обернулась бы невосполнимой утратой и, возможно, надолго закрыла бы путь к созданию Галактической Империи земной нации. И анализируя события Второй Мировой войны, надлежит всегда об этом помнить.
Англо-американский Западный мир мог бросить на чашу весов превосходящие материально-технические ресурсы. Советский Восток — практически неисчерпаемый человеческий материал. Казалось бы, в схватке с такими противниками «Ось» не имела никаких шансов на победу. И действительно, все аналитические реконструкции Второй Мировой дают один и тот же результат: в 1942 году война приходит в состояние равновесия, в 1943 году антигитлеровская коалиция начинает контрнаступление и выводит из войны Италию, в течение следующего года (в некоторых моделях — двух лет) происходит полный разгром Германии и Японии и оккупация их территорий. Ряд социологов[200] полагает, что в подобной версии Реальности победители организовали бы судебную расправу с иерархами поверженной нацистской цивилизации.
В любом случае победа антигитлеровских сил могла опираться только на неоспоримое материально-техническое превосходство на поле боя в сочетании с количественным перевесом — это вытекало из самой логики межцивилизационного конфликта. Поскольку нарастание военного производства описывалось в середине XX столетия формулой У.Черчилля: «Первый год — почти ничего, второй год — очень мало, третий — значительное количество, четвертый — столько, сколько нужно». Естественная динамика структуры, известной как военно-промышленный комплекс, требует, чтобы пройдены эти и следующая, не обозначенная Черчиллем, но от этого не менее реальная, стадия — «гораздо больше, чем нужно». Таким образом, характеристическая длительность Второй Мировой войны, завершившейся победой «материальной» западной цивилизации, составляет пять лет (привходящие причины могут вызвать отклонение на срок до года). Зная англо-американскую военную доктрину, по сути сводящуюся к учению теоретика воздушной войны Дуэ, приправленному бредом жулика и фанатика Митчелла, мы вправе утверждать, что заключительная стадия боевых действий сопровождалась бы крупномасштабными налетами на германские и японские города[201]. В этом случае общие людские и материальные потери, понесенные человечеством, были бы очень высоки, возможно, они даже превзошли бы итоги Первой Мировой войны. Последствия физического и ментального обескровливания мы ощущали бы и по сей день.
В течение всей войны, кроме короткого промежутка между июлем и декабрем 1940 года, непредубежденный наблюдатель легко предсказал бы поражение нацистской Германии, ее союзников и сателлитов. Современные военные историки в общем присоединяются к мнению, высказанному А.Хойзингером еще во время войны: «Отказавшись от вторжения на Британские острова осенью 1940 года, Гитлер упустил свой единственный шанс»[202]. В 1941 году уже было недостаточно безупречных действий со стороны высшего военного и политического руководства Рейха — ключи к победе Германии находились теперь в руках союзников.
Этой истиной определялся весь сложнейший стратегический рисунок кампании 1941 года. Принимая очень и очень сомнительные решения, доводя оперативную ситуацию до грани тотального поражения (и иногда заглядывая за эту грань), руководители Вермахта провоцировали ошибки верховного командования антигитлеровской коалиции.
Подчеркнем, что если естественной возможностью победить для Запада были ресурсы, а для СССР — живая сила, то Германия могла строить свою стратегию только и исключительно на Искусстве войны, в широком смысле слова — на информационной магии. Создание Европейского Союза означало, что все стороны, все субъекты конфликта, перешедшего в «холодную стадию» и превратившегося в вековой, отныне должны были включить Искусство в каждодневный прагматический расчет. Если Вторая Мировая война и имела какой-то позитивный результат, то он заключен здесь — поскольку все последующие победы земной нации (разумеется, потребовавшие и материально-технических ресурсов, и человеческого самопожертвования) были победами Искусства, Стратегии и Риска. Создавая альтернативные версии истории, об этом не следует забывать.