Феномен авторитаризма
Вторая половина ХХ-го столетия вполне может считаться «эпохой авторитаризма». Именно авторитарная форма правления была наиболее распространенной среди политических режимов этого времени – по крайней мере, в неевропейской части мира. Более того, несмотря на рекламируемое Западом «наступление волн демократии» в 198090-е годы, авторитарные формы правления успешно конкурировали с либерально-демократическими моделями при решении конкретных историко-политических задач, возникающих перед тем или иным обществом.
Следует отметить, что авторитаризм как политическая модель не является чем-то раз и навсегда данным, статичным и застывшим. В зависимости от исторических условий, международной и геополитической обстановки, культурно-цивилизационного фундамента и конкретных политических целей авторитарные модели могут видоизменяться, причем весьма существенно, адаптируя и приспосабливая под свои нужды другие формы политического управления, эволюционируя и развиваясь. Более того, проблема авторитаризма остается актуальной для политической повестки дня и в XXI веке.
В целом, перед всеми видами авторитарных режимов стояли вполне общеисторические цели и конкретно-политические задачи, причем первые были тесно связаны с решением вторых, а те в свою очередь – вытекали из достижения первых. К ним относятся такие как консолидация национальных элит; стабилизация общества в условиях транзитного периода; проведение на этой основе необходимых экономических реформ; попутное решение насущных социальных проблем; обеспечение экономического роста; обеспечение внутренней и внешней безопасности государства в переходный период; завершение транзита и процесса строительства государства-нации; создание благоприятных международных условий для достижения поставленных целей; формирование фундамента для перехода в будущем к более гибким формам управления.
История ХХ века предлагает для изучения несколько видов авторитаризма. Наиболее распространенной для первой половины ХХ в. была крайняя фашистско-авторитарная модель, которую относят к авторитаризму условно, учитывая некоторые внутриполитические зада чи, которые фашизм решал параллельно с другими – международными, экономическими и геополитическими.
Можно насчитать не меньше полутора-двух десятков различных характеристик авторитаризма. Кроме классических форм авторитаризма (деспотия, тирания, абсолютизм), называют такие авторитаризмы, как тоталитарный, диктаторский, военный (армейский), харизматический (вождистский), монопартийный, многопартийный, конституционный, парламентский, просвещенный, либеральный, западнический, элитарный, технократический, демократический, жесткий, мягкий. В Республике Корея до политических реформ говорили о своем авторитаризме как о «диктатуре развития», или «авторитаризме развития». Есть, очевидно, также авторитаризм необходимый (как в час национальных бедствий). Видимо, бывают виды авторитаризма частичные, существующие в сочетании с другими политическими формами. В каких-то сочетаниях возможны, варианты частичного авторитаризма с частичной демократией («сильное правительство», «сильная исполнительная власть», «сильное государство»).
Кроме того, наблюдается такая форма авторитаризма, которую можно назвать (или описать) как «промежуточную», «переходную», «временную» или «ситуационную». Идея здесь черпается из политической потребности и состоит в том, что в определенных исторических (политических) условиях внутреннего или внешнего напряжения в государстве как ответ на необходимость стабилизации обстановки происходит резкое усиление централизма, центральной, главным образом исполнительной, власти и всех ее учреждений по горизонтали и вертикали, поскольку именно исполнительная власть имеет в своих руках практические рычаги обеспечения внутренней стабильности.
История Латинской Америки характеризуется генерированием разнообразных диктаторских и полудиктаторских форм правления, единоличных (популистских) и коллективных (военные хунты), левых и правых. Большинство из них опирались на армию как на единственный институт, гарантирующий относительную социальную стабильность. Исходя из этого, эти режимы можно охарактеризовать как военно-авторитарные. К латиноамериканской модели примыкает пример таких стран как Пакистан и Турция (на определенных этапах развития). В целом эту форму правления характеризуют также как милитократия.
Для Африки, несмотря на обилие военных переворотов в ХХ в., в большей степени характерны режимы архаично-авторитарные, опирающиеся на племенные отношения и традиционные архаичные общественные институты.
Регион Ближнего и Среднего Востока, т.е. мусульманский мир, предлагает для анализа две основные модели. Одна выросла из т.н. арабского социализма (Египет, Сирия, Ливия, Ирак, НДРЙ и др.) и являлась смешанной формой военно-авторитарной и тоталитарной форм правления. В настоящий момент эта модель сходит с исторической арены. Другая модель выстраивалась на фундаменте традиционного исламского общества в странах с монархической формой правления. Поэтому эту форму можно охарактеризовать как монархический авторитаризм. Ярким примером был шахский Иран, где, однако, делалась попытка (впоследствии неудачная) модернизации не по восточной, а западной парадигме. Альтернативой была более успешная модель монархического авторитаризма в таких государствах как Саудовская Аравия, Иордания, Марокко, Кувейт, ОАЭ (редкий случай коллективной формы авторитаризма).
Наиболее законченную форму авторитаризма демонстрировали во второй половине ХХ столетия государства АТР и ЮВА, которые доказали прежде всего историко-экономическую состоятельность авторитарной модели управления обществом на определенных этапах исторического развития. Собственно говоря, пример таких стран как Япония (до определенного времени), Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур и ряд других, менее успешных показывает, что авторитаризм может быть эффективной системой, встроенной в определенный исторический контекст для выполнения конкретных задач. Эту форму (со всеми ее модификациями – государственный капитализм в Корее, бюрократический капитализм в Индонезии и т.д.) можно охарактеризовать как экономический авторитаризм. Необходимо обратить внимание, что данная и наиболее эффективная модель авторитаризма развилась благодаря благоприятной международной и геополитической обстановке (противостояние Запад-Восток), а также собственному мощному культурно-цивилизационному фундаменту.
Примером установления в 1970-х гг. «конституционного авторитаризма» служит и ряд других военно-бюрократических режимов в азиатском регионе (Таиланд, Пакистан). Военная верхушка, несмотря на различные маневры и прикрытия в виде организации выборов и передачи власти гражданским лицам, играет здесь решающую роль в общественной жизни и осуществлении политической власти. В Мьянме (Бирме), которая еще в 1962 г. провозгласила программу социалистической ориентации, в 1988 г. был установлен военный режим, а в 1994 г. была принята новая Конституция. Значительная часть парламента назначается, реально в стране продолжается правление военных.
И наконец, крушение Советского Союза вызвало к жизни появление новой формы, которую условно можно назвать постсоветским авторитаризмом. Это по-своему совершенно уникальная и гибкая модель, поскольку в каждой республике бывшего СССР она принимает свои специфические черты. На территории бывшего Советского Союза мы наблюдаем разнообразную картину различных форм и моделей управления: от путинского «просвещенного авторитаризма» до туркменского «тоталитарного авторитаризма». Однако, несмотря на внешние отличия, всех их объединяет одна историческая задача: обеспечить более или менее плавный и стабильный переход от советской политической и экономической модели к более гибким и эффективным формам существования. При этом одновременно решается другая и самая важная историческая задача – формирование на обломках советских республик новых наций, т.н. государств-наций.
Еще один фактор является общим для постсоветского авторитаризма. Это уникальная гомогенно-политическая общность лидеров этих новых государств, которые располагают идентичным политико-административным, экономическим и мировоззренческим опытом. Это был колоссальный политический ресурс, которым не все лидеры смогли или захотели воспользоваться в полной мере.
Уже сегодня очевидно, что не все постсоветские республики смогут справиться с этой исторической задачей. Так, сошли с дистанции (уже во второй раз) прибалтийские нации: фактически их развитие по пути к построению государств-наций прервано интеграцией в Евросоюз. Серьезные сбои произошли в таких республиках как Таджикистан, Грузия, Киргизия и в некоторой степени на Украине. Успешное развитие демонстрирует Казахстан, умело сочетая авторитарные методы с парламентско-демократическими в политике, а в экономике – рыночные с государственными методами управления. Однако, на этом пути Казахстан, как и другие постсоветские государства, ждут свои вызовы и риски.
Исторически государственно-политическая картина стран ЮВА по своей структуре выглядит довольно разнообразно. Из 10 стран региона 6 являются республиками: Индонезия, Филиппины, Сингапур, Бирма (Мьянма), Вьетнам, Лаос, 4 — монархиями: Таиланд, Малайзия, Бруней, Камбоджа. Четко авторитарные (диктаторские, военные, самодержавные, монопартийные) режимы существуют в 5 странах: Бирме, Вьетнаме, Индонезии, Брунее и Лаосе. 8 из 10 стран ЮВА (без Бирмы и Индонезии, но с Таиландом после 1973 г.) имеют гражданские режимы. Из этой восьмерки к демократическим или демократически ориентированным режимам относятся режимы на Филиппинах, в Таиланде, Сингапуре, Малайзии.
Историческая миссия азиатского авторитаризма состояла в том, чтобы в условиях высокого централизма и политической стабильности стало возможным (при других равных предпосылках) решительнее и быстрее решать вопросы экономического роста и модернизации вообще. В большинстве стран ЮВА и АТР ускорялся экономический рост, были достигнуты крупные успехи в росте валового и душевого продукта, что позволило поднимать средний жизненный уровень населения. Наряду с этим произошло создание и упрочение государственных, политических, общественных институтов и слоев, отражавших процесс модернизации (переформирование элит, упрочение конституционных структур, формирование новых партий и организаций, расширение системы образования и т.п.). Однако, в отличие от экономики, в политической сфере, как и в идеологии, имели место и антимодернизаторские традиционалистские попятные движения.
Таким образом, в условиях авторитарных режимов или режимов, включающих определенные рычаги авторитаризма, в странах ЮВА происходят важные сдвиги, особенно значительные в экономической сфере.
Заслуживает внимания формула президента Сукарно о «направляемой» или «контролируемой демократии». Взятая в более широком смысле формула «направляемой демократии» может в идеале пониматься как метод формирования, «взращивания» демократии сверху. Это как бы метод опеки, руководства, контроля исполнительной власти, элиты, вождя над процессом складывания демократических форм в стране со сложным этно-религиозным составом населения, отсталой общественной средой, с придавленной архаикой политической культурой. Больше того, идея «направляемой демократии» вполне реальна для обществ эмбриональной или стихийной демократии (например, после свержения диктатуры) или в обществах переходных, меняющих общественно-политическую систему. Идея «направляемой демократии», в сущности, гораздо универсальнее, чем может показаться на первый взгляд. Она применима и применяется в ряде стран ЮВА, а также и в других регионах мира.
Необходимо подчеркнуть некую закономерность авторитаризма: с одной стороны, он по своей натуре склонен централизовать, унифицировать, запрещать, подавлять и вообще держать общество в строгих рамках, а с другой стороны, он самим фактом своего существования, особенно более или менее длительного, вызывает негативные реакции в обществе, реакции отторжения и сопротивления той или иной части общества нажиму властей и тем самым порождает ту нестабильность, которую власти как раз стремятся не допустить. Поэтому при авторитаризме в обществе возникает нечто вроде «стабильной нестабильности» или «нестабильной стабильности».
Политическая практика стран Азии показывает, что при сохранении отмеченных выше достаточно четких видовых различий между авторитарными и демократическими режимами имеются некоторые смешанные, составные формы авторитаризма и демократии, которые содержат взаимовключенные друг в друга элементы. Заметно включение в авторитаризм некоторых демократических институтов и процедур.
Авторитаризм в большинстве стран ЮВА и АТР появился не случайно. На то были свои объективные причины. Они вытекали из потребности обеспечить становление государственной независимости и получить надежные рычаги контроля над еще недостаточно сформированными и сцепленными воедино нациями, нуждавшимися в экономическом развитии и модернизации. Авторитаризм в ЮВА в разных формах и степенях установился уже сравнительно давно и, по всей видимости, еще продолжит так или иначе свое существование. Он делает свое дело прежде всего в укреплении, «стягивании» государства в одно целое, в создании устойчивой государственности, в ускорении экономического роста путем широкой мобилизации ресурсов.
История южнокорейского авторитаризма тесно связана с личностью южнокорейского генерала Пак Джон Хи (в старой транскрипции – Пак Чжон Хи), пришедшего к власти в результате военного переворота в мае 1961 г. и руководившего Республикой Корея во времена Третьей (1963-1972) и Четвертой Республик (1972-1979).
В связи с ролью этого лидера встает вопрос, как и в отношении всех успешных авторитарных руководителей, о соотношении цели и средств и необходимости «сильной руки», деятельность которой будет направлена на укрепление политической и экономической мощи государства, но при этом будет сопровождаться мерами, которые принято воспринимать как ограничение гражданских прав или свободы личности.[1]
Главной заслугой режима Пак Чжон Хи всегда называют то, что из страны «просяной каши и соломенных крыш», абсолютно зависимой экономически от Соединенных Штатов, РК превратилась в развитую страну с комплексной экономикой, способную самостоятельно защитить себя даже в случае войны.[2] Квинтэссенция корейской модели – диктаторская власть государства сочетается с развитием рыночной экономики и бизнеса, с широким применением государственных льгот и субсидий.
Страна очень сильно зависела от американских кредитов, и в этом Пак чувствовал уязвимость своего режима. 50% государственного бюджета составляла американская помощь, причем ассигнования на оборону на 70 % состояли из помощи США. Она же в период с 1953 по 1962 гг. покрывала 70% южнокорейского импорта и 80% капиталовложений.
Единственным наличным ресурсом была дешевая рабочая сила, так как народ был готов добросовестно работать за мизерную плату, но при этом большинство не имело ни образования, ни профессиональной подготовки. Положение осложнялось и отсутствием на территории Кореи природных ресурсов, которые можно было экспортировать, делая на этом деньги так, как арабские страны делают деньги на нефти. Вдобавок нищета страны и политическая обстановка делали невозможными масштабные иностранные инвестиции. Поэтому экономический рост в стране был для Пака не только источником ее процветания, но и способом повысить легитимность своего режима и укрепить национальную безопасность.
Южнокорейская экономическая модель базировалась на так называемом двойном индустриальном росте, когда экспортная ориентация в трудоемких отраслях готовила базу для создания капиталоемкой промышленности. Последняя, получив развитие, переориентировалась на экспорт, готовя в свою очередь почву для наукоемких производств.
Индонезия – унитарное государство с президентской формой правления. Более 30 лет президент Сухарто правил в условиях режима провозглашенного им Нового порядка (1966–1998), присвоив себе решающее слово в управлении страной. После отставки Сухарто в мае 1998 г. Индонезия вступила в период радикальных сдвигов.
Авторитарно-диктаторское правление начало формироваться еще при его предшественнике — А.Сукарно, прежде убежденным либералом, который после визита в Китай в 1965 г. вернулся начинающим коммунистическим диктатором. Он объявил, что демократия должна быть управляемой, начал конституционную реформу, которая выводила Кабинет министров из-под парламентского контроля и наделяла президента правом назначать губернаторов. Сукарно отменил выборы и назначил себя пожизненным президентом.
Официально Сухарто занял президентский пост в 1968 и оставался на нем до 1998 г., когда народные демонстрации и ослабление поддержки военных и бюрократического аппарата вынудили его уйти в отставку. Его авторитарная модель получила также название «просвещенная диктатура». Длительное нахождение Сухарто на высшем государственном посту дало ему возможность осуществить политические меры долгосрочного характера. Наиболее важной из них было закрепление за военными права принимать непосредственное участие в управлении страной и в политических акциях. При Сухарто официальная доктрина «дви фунгси» (двойственная функция) вменяла в обязанность военных не только заботу о безопасности страны, но и социально-политическую активность.
Сухарто был типичным авторитарным правителем диктаторского типа и соответствующим образом наводил порядок в бедной, огромной, раздираемой конфликтами стране. В Индонезии в те времена существовали три организованные политические силы: бюрократия, опиравшаяся на армию, массовые исламские организации, крупнейшей из которых была «Нахдатул улама», насчитывавшая до 20 млн. членов, и коммунистическая партия – свыше 10 млн. человек, обладавшая сильными позициями в профсоюзном движении, китайской общине, армии
и полиции. Исламистов он специально не преследовал, но поставил под жесткий контроль армии. К началу 1970-х в стране осталась только одна сила – армия; уцелевшая оппозиция стала «ручной», ее деятельность была разрешена в рамках маленькой Демократической партии, куда потянулись уцелевшие сторонники Сукарно, и в официальных умеренных исламских организациях.
Подлинная экономическая суть модернизации Индонезии при Сукарно состояла в том, что шло бурное первоначальное накопление буржуазно-бюрократического капитала. Установленный генералом Сухарто «новый порядок», безусловно, являлся авторитарным режимом. На самом верху властной пирамиды – сильный президент, всецело контролирующий политический процесс; вооруженные силы; репрессивный аппарат; бюрократия, которая исполняет политику президента по всей стране. Президент опирается на национальную буржуазию и на особый слой китайцев-бизнесменов, которые заняли сильные позиции в экономике страны, и на международные корпорации и банки.
Сложные процедуры получения лицензий на инвестирование позволяли надежно контролировать тех, кто рассчитывалнаполучение инвестиций. Сухарто привлек к управлению экономикой технократов, как правило, выпускников Калифорнийского университета в Беркли, чтобы с их помощью завоевать доверие иностранных инвесторов. Опасение, что власть перейдет в руки технократов, было безосновательным, т.к. основные экономические объекты находились в руках военных. Это обеспечило уверенность иностранных инвесторов в том, что макроэкономическое управление страной, цены и обменные курсы находятся в безопасности, и они могут не опасаться делать свои вклады в экономику Индонезии.
Итогом правления Сухарто стало то, что доход на душу населения, составлявший в 1965 г. 60 долларов США, в 1974 г. — 200 долл., в 1997 г. достиг 1021 долл. За четверть века в Индонезии число бедных среди населения сократилось с 60% населения в середине 1960-х гг. до 11% в середине 1997 г. Среди достижений правления Сухарто можно назвать структурную перестройку экономики: 65% всех отечественных и зарубежных инвестиций в период с 1968 по 1997 гг. было вложено в производство готовой продукции. Ее экспорт вырос с 3,4 млрд. в 1984 г. до 30 млрд. долл. в 1997 г. До этого экономическое развитие Индонезии всецело зависело от экспорта нефти и других видов традиционной экспортной продукции.
Другой успешной моделью «экономического авторитаризма» ре гиона ЮВА является тайваньская. За полвека с небольшим, Тайвань достиг таких же экономических показателей, каких западноевропейские страны добивались в течение 500 лет развития в условиях капитализма. К такому же показателю как у Тайваня ВВП Австралия, где преимущественно динамичное европейское население, занимающая целый континент, пришла за 200 лет при полноценном капитализме и старейшей британской демократии. Тайваньское чудо стало возможным при автократическом управлении Чан Кайши и его гоминдановского режима.
До 1975 года фактически это было авторитарное правление Чан Кайши, а потом практически вплоть до наших дней – наследников его политики. В результате эта дальневосточная страна-остров вышла на уровень самых развитых государств. Мало того, уже в 1980-ые годы, то есть всего за 30-40 лет, она превратилась наряду с Японией в страну с крупнейшими валютными резервами. На стабилизацию этой модели работали такие факторы как жесткий однопартийный режим, примат экономических стратегических целей над всеми остальными соображениями, культурно-цивилизационный фактор, присущий всем обществам этого региона, связь тайваньской экономики с рынками развитых стран (Японии, США и Запада) и приток инвестиций.
Опыт экономического развития Малайзии во многом уникален: менее чем за четверть века это государство сумело создать современную индустрию, превратиться в одного из крупнейших мировых экспортеров и стать одной из самых процветающих стран Юго-Восточной Азии. Малайзия сумела пережить тяжелый международный экономический кризис 1997-98 гг. и восстановить свое положение в качестве динамично развивающегося государства.
В 1981 году в Малайзии произошла официальная смена власти. Премьер-министр и глава правящей партии Хуссейн Онн ушел в отставку, новым лидером партии и главой правительства стал доктор Махатхир Мохамад. Одновременно Мохамад стал и министром обороны, получив контроль над вооруженными силами. Затем Мохамад подчинил себе партию, использовав кампанию по борьбе с коррупцией. В этот период сложился своеобразный, популистский стиль этого политика, предпочитавшего апеллировать непосредственно к населению. После того, как новый лидер установил свой контроль внутри партии, он начал борьбу с политической оппозицией. Под давлением Мохамада парламент принял закон, в соответствии с которым «подрывные элементы» могли содержаться в тюрьме без предъявления обвинения и без суда на неопределенно долгий срок. К «подрывным элементам» были отнесены члены оппозиционных партий и сотрудники независимых средств массовой информации.
Следующим шагом Мохамада стало установление контроля над судебной системой. Мохамад был назначен одновременно министром внутренних дел и министром юстиции, подчинив себе все правоохранительные органы страны. Судьи, пытавшиеся сопротивляться, отправлялись в отставку. В то же время Махатхир Мохамад, чередуя популистские меры с реальными мерами, уделял большое внимание социальной политике: вовлечению женщин в производство, борьбе с безработицей, росту занятости, повышению стандартов образования, использовал ислам в качестве инструмента по повышению уровня культуры населения и сохранения социальной стабильности. На эту цель работало фактическое введение цензуры: власти жестко контролировали местную прессу и регулярно изымали тиражи иностранных изданий, если в них печаталась информация негативного характера о политике Малайзии или премьер-министра страны.
Таким образом, М.Мохамаду удалось провести в 1980-90-е гг. своего рода социально-экономический эксперимент по превращению Малайзии в процветающее по азиатским стандартам государство, используя жесткие политические рычаги. Одной из главных внутриполитических задач Малайзии была и есть консолидация полиэтнического общества. Основное противоречие лежит в области социально-этнического представительства. Доминирующая в экономике группа – китайцы (выходцы из провинций Юго-Восточного Китая с предпринимательской жилкой и своеобразным «южным мышлением»). В политической сфере доминируют малайцы-мусульмане. Индийцы составляют своеобразный «этнический буфер» и представлены как в экономической, так и политической сферах.
Основу консолидации малайзийского общества обеспечивает наличие специальных институтов. В их задачи входит умение не только разрешать, но и не допускать межэтнические конфликты, мирное соседство нескольких религий (по сути – цивилизаций). Две общины – малайцы и китайцы – на равных служат в армии и полиции. В целом местные китайцы «дистанцировано» относятся к континентальному Китаю и лояльны к Малайзии. Но в стране практически нет смешанных браков.
Характерным моментом малайзийской программы было то, что приоритет отдавался прежде всего тем областям экономики, которые могли принести быстрые результаты или которые можно было продемонстрировать соседям и всему миру. Этот фактор сыграл определенную роль в разворачивании в Малайзии Азиатского кризиса. Основная цель национальной экономической политики, провозглашенной Махатхиром, состояла в том, чтобы взять под контроль экономику страны, т.е. довести долю малайского капитала в экономике до 30 процентов (к концу правления премьера она составляла 19 процентов).
Несмотря на свой национализм, Махатхир в течение всей своей политической карьеры боролся с религиозным экстремизмом и выступал за модернизацию ислама. При этом он исходил из того, что рост исламского фундаментализма может угрожать стабильности Малайзии и проведенной под его руководством модернизации страны. Перед уходом с официального поста в октябре 2003 г. и из активной политической жизни Махатхир Мохамад сформулировал свое политическое завещание, которое фактически является программой развития Малайзии на ближайший период. Экономические успехи и рост внешнеполитического веса Малайзии привели к росту региональных и геополитических амбиций Куала-Лумпура. Это выразилось в попытках этой страны стать неформальным лидером исламского мира и определять геополитику Юго-Восточной Азии.
Установление авторитаризма в форме военной диктатуры в Таиланде было облегчено особенностями развития страны — крайне отсталой, не обладавшей современной промышленностью. Торговая буржуазия была представлена в основном китайцами; которые составляли костяк делового мира страны, являлись пружиной ее экономики и в то же время были крайне непопулярной общественной группой, не имевшей никакого открытого политического влияния.
В Таиланде никогда не было демократических традиций; строго обозначенная иерархия определяла всю жизнь общества. Армия, построенная на иерархии, вполне вписывалась в эту систему. В стране, где нет ни легальных политических партий, ни профсоюзов, она являлась единственной организованной силой. Таиланду удалось остаться в стороне от военных бурь, бушевавших вокруг него. Армии не приходилось выполнять функции обороны страны. Поэтому вооруженные силы имеют возможность сосредоточить свою энергию на других проблемах, активно выступать в политической сфере. В результате армия обеспечила себе автономию, вышла из-под контроля гражданских властей.
Офицерство занялось хозяйственной деятельностью и прочно осело в экономике страны. Министерство обороны руководило рядом промышленных предприятий, включая организацию, ведающую распределением горючего, кожевенные, стекольные, текстильные, консервные фабрики. Большинство коммерческих радиостанций в стране принадлежало армии. Существовал и военный банк — смешанное коммерческое предприятие, самый крупный пакет его акций принадлежал Министерству обороны.
Таким образом, верхушка армии превратилась в коллективного капиталистического предпринимателя. По оценкам западных аналитиков, правящая элита Таиланда составляла 1-2% всего населения страны и сосредоточена в основном в Бангкоке. На самой вершине пирамиды стояли 10-15 человек, члены всемогущей военной хунты. Второй эшелон элиты составляет примерно тысяча человек. Таиландская армия стала автономной, самостоятельной политической и социальной силой. Она никому не подчинялась внутри страны и господствовала над всем и всеми. Присоединив к себе верхушку госаппарата и феодалов, а также небольшой слой национальных капиталистов, армия образовала вместе с этими элементами всемогущую корпорацию и господствующую элиту. В 1985 г. военно-бюрократическая буржуазия утратила свои привилегии, но из гегемона она уже превратилась в партнера «гражданской» буржуазии.
Филиппинская модель стоит несколько особняком от других азиатских авторитарных моделей. Имеется в виду влияние США, которые полвека контролировали эту страну. Американцы выстроили демократический фасад, за которым скрылось традиционное содержание политической системы и которое стало оказывать решающее влияние на механизм и характер ее функционирования. Таким образом, первая постколониальная филиппинская модель (1946-72 гг.) относится к разновидностям так называемой олигархической демократии. К ней подходит также определение олигархически-либеральное государство – термин, использованный в 1950-60-ые гг. применительно к некоторым странам Латинской Америки.
Реальная власть была сконцентрирована в руках правящего блока – так называемой «старой олигархии», — включавшего представителей лендлордов, крупного капитала («старая», довоенного поколения торго во-посредническая, финансовая и промышленная буржуазия), верхушку бюрократии и собственно политиков. Знаменитые «десять семей», а точнее, несколько десятков богатейших семейств – высший слой правящей элиты, — которые поделили власть в стране между региональными кланами, опирались на традиционные «пирамиды» патерналистских и клиентельных отношений и связей, структурировавших общество сверху донизу, что позволяло им бесконтрольно манипулировать механизмами демократических институтов. Хаотичность и неуправляемость политического процесса оказались в ряду главных составляющих структурного кризиса на Филиппинах на рубеже 1960-70-ых годов, выход из которого был найден в реорганизации политической системы на авторитарных принципах.
В 1972 году Маркос ввел в стране чрезвычайное положение и оставался у власти еще на протяжении 14 лет. Он объявил о построении на Филиппинах «Нового общества», что предполагало собой покончить со старой олигархией, вручив полноту власти главе государства и перейти к экспортно-ориентированной модели промышленного развития. «Новое общество» Маркоса стало «авторитарным рефлексом» на внутриполитическую нестабильность, следствием конфликта старой олигархии с новой буржуазией, технократией и армией. Таким образом, в период чрезвычайного положения (1972 – 1981 гг.), характеризующегося усилением политической власти военных, концентрации власти в руках президента, управлявшего страной с помощью декретов, указов и регулярно проводимых референдумов, сложившаяся политическая система приняла вид контролируемой демократии в интересах «революции из центра».
Существует точка зрения, что в будущем процессы демократизации в Азии прекратятся, поскольку конкретные формы, которые там принимает демократия, тесно связаны с местными традициями. В середине 1990-х гг. Сингапур поставил вопрос о преимуществе своей разновидности авторитаризма и заявил, что американская демократия с ее острейшими социальными проблемами и всеобщим разладом не может служить образцом для азиатского общества. Это была часть широкой кампании, которую Сингапур начал во главе с бывшим премьер-министром Ли Куанг Ю. Эта кампания направлена на то, чтобы доказать несовместимость западной демократии с конфуцианством и продемонстрировать, что последнее более органично в роли идеологического фундамента высокоорганизованного азиатского общества, чем западные принципы индивидуальной свободы.
Разница в характере авторитаризма в монархиях и республиках арабского мира заключается в том, что в первых стержневой опорой авторитаризма является сам институт монархии, в котором ключевую роль легитимизации играет либо принцип сакральности, как в Марокко (где представители правящей династии — сейиды, прямые потомки пророка Мухаммеда) или Иордании (потомки шерифа Мекки и, соответственно, также пророка), либо принцип племенного консенсуса, как в большинстве монархий Персидского залива.
Республиканские режимы, возникшие в основном на волне национального освобождения и идеологии арабского национализма, испытавшие на себе в той или иной мере влияние мирового социализма и являясь модернизаторскими по своей сути, имеют в своей основе тот же авторитарный стержень, основанный на практически неограниченной президентской власти. Таким образом, институт президентской власти выступает здесь в качестве суррогата монархии, но лишенный ее сакрального смысла. Соответственно, он вынужден в большей мере опираться на силовые структуры. Республиканским режимам все же оказывается сложнее проводить политику национальной консолидации. Лишенные сакральности, они, в отличие от монархий, оказываются более уязвимыми в отношении действий исламистов.
Вовлечение радикальных исламистов в легальную политическую жизнь схоже с попыткой включения в нее тоталитарной секты, слегка прикрытой оболочкой политической партии, в принципе отрицающей легитимность светского режима как такового и выдвигающей радикально-тоталитарный проект такой политической организации общества, по сравнению с которым и большевистский режим, и германский нацизм, и правление Саддама Хусейна в Ираке могут показаться мягкими.
В Египте и Тунисе партийные системы, формально являющиеся многопартийными, фактически были и остаются лишь антуражем, камуфлирующим реальное господство пропрезидентских партий, а межпартийная конкуренция на выборах носит формальный характер. В результате парламент характеризуется практически полным доминированием господствующей партии и превращается в предприятие по штамповке законов, обеспечивающих проведение курса президентской власти. Правительство формируется под прямым патронажем президента.
Таким образом, разделение властей отсутствует, монополизация власти президентскими структурами является практически абсолютной.
Политические системы Сирии, Алжира, Йемена близки к египетско-тунисской модели и типологически могут быть отнесены к ней, так же как политическая система Саудовской Аравии соотносится с иордано-марокканской моделью. В то же время каждая из этих стран имеет свои особенности политического развития. Политический режим Сирии действительно вписывается в рамки египетско-тунисской модели с ее авторитарной президентской властью, опирающейся на силовые структуры. Вместе с тем, эта политическая система формировалась при серьезном воздействии на нее такого организационно-идеологического фактора, каковым является правящая партия аль-Баас. Она возникла не на основе военно-политической структуры руководимого национальным лидером фронта, как в Тунисе или Алжире, и не была создана властью из военно-политических структур победившего в результате революции режима, как это имело место в Египте.
В Ливии новая политическая элита, пришедшая к власти в 1969 г., пошла по иному пути. В политическую систему были включены элементы самого ислама, разумеется, модернизированные и приспособленные к современным ливийским реалиям путем их довольно органичного синтеза с некоторыми современными идеологическими установками. Монархический режим в Саудовской Аравии стоит особняком от всех разновидностей авторитарных систем. Эта страна представляет собой режим абсолютной монархии с элементами теократии во главе с королем, который является одновременно премьер-министром, верховным главнокомандующим вооруженными силами, формирует правительство и назначает высших государственных служащих. Ислам в Саудовской Аравии пронизывает всю политическую, социальную, культурную и экономическую жизнь.
Ирак XX в. — страна с самым богатым в арабском мире опытом экспериментирования с различными модификациями политических режимов. Политический режим, и вся политическая система Ирака приобрела в этот период в некотором смысле законченный вид, обретя черты, не только отличающие ее от внешне схожих по тем или иным параметрам других арабских систем, но и несущие уникальность в более широком, универсальном контексте.
Такую систему можно характеризовать как авторитарно-тоталитарную, используя термин, который иногда употребляется в политической науке для описания политической системы франкистской Испании и салазаровской Португалии. В данном случае имеется в виду наличие как авторитарных черт (замкнутость системы на личности правящей персоны, ключевая роль последней в механизме управления политическими и общественными процессами, проекция личности лидера на политические институты и т.д.), так и тоталитарных (роль авангардной партии в однопартийной системе, тотальный контроль над личностью граждан, методы социально-политической инженерии, направленные на создание нового общества и выведение «новой породы» людей и т.п.).
Такая система была достаточно эффективной во внутриполитическом плане. Политическая система Ирака подверглась разрушению не в результате внутренних процессов, а вследствие иностранного вторжения и последующей оккупации. Оккупационные власти с самого начала сделали ставку на тотальный демонтаж всех конструкций и механизмов прежней политической системы.
На примере изучения различных моделей экономического авторитаризма, в т.ч. южнокорейской, можно выявить ее главные слабые стороны (факторы кризиса), которые в той или иной мере и форме присущи всем другим моделям авторитаризма.
Во-первых, это исчерпание экономического ресурса, что неизбежно наступает на определенном этапе развития и стагнации предложенной модели. На изменение парадигмы развития у режима, как правило, не хватает феномена личной воли – авторитарного решения о смене прежнего курса, что потребует ломки уже устоявшихся правил игры в экономике, контроле и распределении ресурсов и т.д.
Во-вторых, к факторам кризиса следует отнести социально-временной. По ходу развития на арену общественной жизни выходит новое поколение со своими требованиями. Естественно, что оно требует пересмотра сложившихся правил «под себя» и места в существующей системе. На определенном этапе авторитарный режим должен успеть предложить новому поколению альтернативу для развития, т.е. наметить новые политические и социально-экономические горизонты. Характерно, что требования демократизации в данном случае не являются самоцелью, а представляют собой лишь инструмент институализации подобных требований.
В-третьих, это кризис легитимности. Данная проблема связана с противоречием между необходимостью сохранения прежнего политического курса, т.е. политического режима, и формальными пределами институализации и легитимизации данного режима (коли чество сроков пребывания у власти, масштаб политического ресурса и компетенции, баланс властей и т.д.). Как правило, авторитарные режимы стараются решить эту проблему в традиционном ключе: нарушением формальных рамок, чем инициируют или обостряют кризис легитимности.
Четвертый фактор — это фактор личности авторитарного правителя. Как показывает практика, к определенному моменту исчерпывается личностный ресурс: делаются ошибки в кадровой политике, выборе стратегии и тактики, допускается перекос в ближайшем окружении, возникают проблемы с сохранением системы сдержек и противовесов и т.д. Данная проблема самым тесным образом связана с вопросом преемственности власти, которую следует трактовать как сохранение преемственности прежнего генерального курса.
И наконец, в-пятых, большое значение для сохранения авторитарных моделей играет внешнее воздействие (вмешательство). Как показывает исторический опыт, данный фактор может оказывать влияние на всех стадиях существования авторитарной модели. Причем оно может быть как позитивным, так и негативным. Это выражается в экономической помощи, или наоборот, в санкциях против того или иного режима. Но свое решающее значение внешний фактор оказывает в критические моменты существования авторитарного режима.
Как правило, в большинстве случаев, связанных с государственными переворотами и свержением авторитарных лидеров были замешаны в той или иной степени США. Таким образом, американский фактор для авторитарных режимов продолжает играть свою роль и на современном этапе, являясь частью глобальной стратегии США по переустройству целых регионов – например, проекты «Большого Ближнего Востока» и «Большой Центральной Азии».
Центральным вопросом в оценке традиционных форм авторитаризма является следующий: в современных условиях модернизация проходит уже не на индустриальной стадии развития мировой экономики, когда конвейерная организация массового производства, монополизация и политический авторитаризм соответствовали друг другу по духу и органически друг друга дополняли, а на стадии постиндустриальной. В первую очередь это вывод относится к странам СНГ, которые уже давно миновали фазу индустриализации, урбанизации и первичной модернизации (однако, с разной степенью социальной трансформации). В этой связи перед постсоветскими государствами встает вопрос: насколько приемлема для них традиционная авторитарная модель.
Корея – канонический образец реализации модели догоняющего развития. За послевоенные годы она осуществила индустриализацию, освоила производство современной продукции по импортированным технологиям, использовала открытость рынков Запада, откуда получала средства для индустриализации. Качественная и дешевая рабочая сила во многом заместила недостаток собственного капитала. Модернизация привела к событиям в Пусане и Кванджу, и только после этого – и все равно не без жертв – оказался возможным переход к демократии.
Финансовый кризис 1997 — 1998 гг. выявил несостоятельность бюрократического капитализма как системы в целом и в Индонезии в частности. На этом фоне южнокорейский государственный капитализм оказался более стоек. Однако «взаимовыгодные» связи крупного бизнеса и власти, по-новому развивавшиеся в 80 — 90-е годы, сделали уязвимой и эту модель. Тем не менее, южнокорейский вариант модернизаторского авторитаризма оказался более перспективным, он не блокировал перехода к демократии, оставил возможность отхода от жесткого государственного регулирования к более свободному предпринимательству и позволил осуществить догоняющее развитие в сжатые сроки.
На примере современной России видно, что путинский режим «просвещенного авторитаризма» (управляемой демократии) сталкивается в настоящее время со следующей дилеммой: или модернизация сверху, на основе инициатив государства и под его контролем, стало быть, со ставкой на бюрократию, с опорой на авторитарный режим; или модернизация снизу, на основе инициатив бизнеса и гражданского общества, т.е. со ставкой на экономическую и политическую конкуренцию, демократизацию, на преобразование в течение исторически короткого срока национальной культуры в сторону институтов и ценностей демократической модернизации. Таким образом, путинский проект можно охарактеризовать как сочетание либеральных реформ и управляемой (в реальности – полуавторитарной) демократии.
Следует обратить внимание на такой важный аспект исторической миссии восточного авторитаризма, которая, как представляется, еще не завершена. Речь идет о сдерживании радикального исламизма. Фактически, в определенных ситуациях только авторитарный режим в состоянии выступить заслоном на пути воинствующего исламизма. Наиболее типичным примером является Пакистан, где военные хунты и диктаторы на протяжении почти четырех десятилетий пытаются сдерживать натиск исламских радикалов. В той или иной форме эту функцию выполняли военные в Турции и Алжире, режим Мубарака в Египте и даже режимы Э.Рахмон(ов)а в Таджикистане и И.Каримова в Узбекистане.
Многие исследователи считают, что классический авторитаризм вчерашнего и сегодняшнего дня не должен закрывать перспективу на завтра и послезавтра. Авторитаризм, выполнив свою роль инструмента экстренного развития, по-видимому, должен будет со временем сойти на нет, а ему на смену должна прийти та или иная форма демократии. Беспокойный сосед
После проведения антитеррористической операции в 2001-02 гг. в Афганистане возникла иллюзия установления стабильности. Но после начала войны в Ираке в 2003 г. и особенно ухудшения там ситуации для США обострилось положение и в Афганистане. В 2004 — 2007 гг. положение в стране продолжало оставаться достаточно сложным. В октябре 2004 года главой временной администрации стал Хамид Карзай, креатура и политический ставленник Запада.[3]
К 2005 г. ситуация выглядела несколько лучше, чем за три года до этого. Перестал существовать политический режим талибов, ужасавший весь мир своим мракобесием и непредсказуемостью. При содействии мирового сообщества была проведена чрезвычайная Лойя джирга, создана временная администрация, а затем созвана конституционная Лойя джирга, принята конституция, сформировано переходное правительство, прошли и выборы президента. Относительно позитивным фактором являлся тот факт, что афганский истеблишмент отдал предпочтение политической борьбе и проведению политики в стиле интриг, а не прямым военным действиям.
Однако, внутриполитическая и военная ситуация в стране характеризовалась в этот период продолжением боевых действий в латентной форме. Не были схвачены лидеры террористического подполья – глава Аль-Каиды Усама бен Ладен и лидер Талибана Мулла Омар. Фактически, не было уничтожено политическое ядро движения талибов. Более того, афганское руководство (с ведома американцев и их союзников по НАТО) вело тайные переговоры с руководителями талибов, чтобы привлечь их во властные структуры в обмен на лояльность по отношению к нынешней власти. Однако, поскольку число должностных мест ограничено, то такое расширение политической базы предполагается делать за счет вытеснения национальных меньшинств: таджиков, узбеков, хазарейцев и других, что ухудшает этнополитический расклад сил в стране. В реальности этот процесс уже начался во время предвыборной кампании Х.Карзая.
Но экономическое положение в Афганистане продолжало оставаться чрезвычайно тяжелым. Оно усугубилось засухой, разрухой, неспособностью правительства осуществлять хозяйственные проекты и недостатком внешней помощи. По-прежнему острой проблемой, имеющей внутренний и внешний контекст, остается производство наркотиков, которое с 2002 по 2007 гг. выросло катастрофическими темпами.
Правящий политический класс современного, «карзаевского» Афганистана можно разделить на три группы: это т.н. «западники», «панджшерцы» и «клерикалы».
«Западники» — это привлеченные с Запада афганцы-пуштуны, которые, опасаясь за свою жизнь или свободу, эмигрировали после прихода к власти Народно- демократической партии Афганистана в 1978 году или уехали в поисках спокойной жизни, не желая участвовать в «священной войне» против СССР. Многие из них сотрудничали с ЦРУ, другими американскими и европейскими спецслужбами, работали в международных фондах, занимались коммерцией. К этой группе политиков относятся сам Х.Карзай, министр финансов А.Гани, президент «Да-Афганистан-банка» А.Ахади, советник Х.Карзая по вопросам безопасности З.Расул, а также ряд министров экономического блока. Все они являются своего рода наемными служащими США, которые за приличное вознаграждение проводят в стране такую политическую линию, которая по замыслу американцев уничтожит или сведет к минимуму истоки терроризма, наркоторговли и местничества.
«Панджшерцы» – это выходцы из долины Панджшер, сторонники легендарного Ахмад Шаха Масуда, бывшие моджахеды в борьбе против СССР, затем главные противники талибов, которые и победили их в наземной операции. Они во многом заинтересованы в усилении афганской армии. К ним относятся недавно ушедший в отставку министр обороны, маршал Мохаммад Касим Фахим и его сторонники, состоящие в основном также из таджиков. Есть среди них и те, кто раньше были противниками: например бывший начальник его генерального штаба А.Делавар (выпускник Академии Генштаба советской армии). Главная долговременная доктрина этой части политического истеблишмента – необходимость и неизбежность противостояния соседнему вооруженному до зубов Пакистану. Именно эта часть политиков более склонна ориентироваться на Россию, а не на США. Следует констатировать, что прежнего политического и идейного единства среди панджшерцев уже нет, и как единая политическая сила они практически перестали существовать.
«Клерикалы» — это достаточно мощная прослойка афганского общества, декларируемой сутью идеологии которой является защита религиозных (исламских) устоев. Клерикалы – основные враги западников. Собственно говоря, к этой группе политиков относится большинство лидеров тех партий, которые возглавляли раньше джихад против СССР и были созданы на деньги зарубежных (арабских) спонсоров. Это самая укоренившаяся в стране группа политиков, авторитет которой среди населения создавался десятилетия назад. В названиях всех без исключения клерикальных партий, обществ и движений имеется слово «исламский».
К основным лидерам этой части истеблишмента относились: бывший президент Бурхануддин Раббани (Исламское общество Афганистана), лидеры хазарейцев, лидер Исламской партии Афганистана Юнус Халес. Важным моментом является то, что у клерикалов есть не только деньги для борьбы за власть, которые они аккумулировали за годы джихада, но и полевые отряды, способные в случае необходимости взять в руки оружие. Особняком стоит лидер Исламской партии Афганистана Гульбеддин Хекматьяр, который упорно продолжает стоять на позициях военного противостояния режиму Х.Карзая, активно сотрудничает с пакистанскими спецслужбами, талибами и алькаидовцами.
В процессе укрепления своей власти Х.Карзай серьезно ослабил своих потенциальных конкурентов. Так, ушел в отставку со своих постов (министр обороны и первый вице-президент) М.Фахим. 9 октября 2004 г. в Афганистане избрали президента страны. Им стал Хамид Карзай, ставленник США, получивший 55% голосов избирателей, принявших участие в голосовании. Эта цифра примерно соответствует численности этнических пуштунов в Афганистане. Его ближайший соперник Юнус Кануни набрал лишь 16,3% голосов (примерно такова и доля таджикского населения в Афганистане). Известного полевого командира узбека Рашида Дустума поддержали 10% жителей страны, то есть все афганские узбеки. Таким образом, каждый кандидат получил ровно столько голосов, сколько его соплеменников проживает в стране.
Перед выборами главной целью Х.Карзая было разобщить панджшерцев, помешать им выступить против него консолидированным фронтом. Вторым вице-президентом Карзай назначил Карима Халили. Таким образом, перед выборами штаб Карзая прибрал к рукам часть панджшерцев и часть хазарейцев. Следует отметить, что генерал Дустум занимал особое положение среди этнической оппозиции Карзаю. Он являлся главным препятствием на пути реформирования страны, символом местного узбекского сепаратизма. Дустум – единственный из афганских лидеров, кто настаивал на превращении Афганистана в федеративное государство с большими политическими правами его субъектов. В начале 2005 г. А.Дустум подвергся покушению со стороны неизвестных сил, что свидетельствовало о сохранении остроты политических и этнических противоречий в стране. Учитывая политический вес и сепаратистские возможности узбекского лидера, и чтобы заручиться его лояльностью, Х.Карзай назначил в начале 2005 г. Р.Дустума начальником генерального штаба вооруженных сил Афганистана.
Однако поддержка всех афганских пуштунов вовсе не означала, что власть Х.Карзая будет распространяться на все территории, населенные его соплеменниками. В начале избирательной кампании в сентябре Карзай сделал решительный жест по укреплению своей власти. Он сместил Исмаил Хана, губернатора провинции Герат, ориентировавшегося в своей деятельности не столько на Кабул, сколько на Тегеран. Он также предложил Зия Масуду – брату покойного лидера Северного альянса Ахмад-Шаха Масуда – место вице-президента, которое все это время занимал Фахим.
Афганское правительство пыталось ускорить ликвидацию незаконных вооруженных формирований. По словам министра внутренних дел страны Али Ахмад Джалали, более 2000 таких формирований по-прежнему действуют в Афганистане. Первый этап операции по оказанию помощи членам незаконных вооруженных формирований в разоружении, демобилизации и возвращении в общество, которую поддерживает ООН, начался с октября 2003 года, и к середине 2005 г. добровольно сложили оружие более 50 тыс. человек. К середине 2005 г. в правительственной армии Афганистана насчитывалось более 20 тыс. военнослужащих, тогда как общая численность отрядов различных полевых командиров превышала 100 тыс.
В мае 2005 г. Совет священнослужителей Афганистана лишил муллу Омара религиозной власти. В ходе церемонии, состоявшейся перед Голубой мечетью Кандагара, более 600 священнослужителей, представляющих 20 из 34 провинций Афганистана, утвердили декларацию, в которой было заявлено, что мулла Омар более не является лидером всех мусульман. Всего декларацию подписали более тысячи священнослужителей. Именно перед этой мечетью в 1996 году мулла Омар был провозглашен главой всех мусульман. Священнослужители выдвинули ряд требований правительству Карзая, заявив, что необходимо построить сотни исламских школ, запретить наркотики, алкоголь и «сексуальные фильмы», а также призвали, чтобы права женщин не выходили за пределы законов шариата.
Таким образом, весь период после 2001 г. характеризовался усилением позиций лично Х.Карзая и в целом пуштунской элиты, вытеснением на политическую периферию лидеров других этнических групп и вооруженных формирований. Однако этот в целом позитивный процесс чреват серьезными конфликтным потенциалом с учетом военно-политической ситуации, которая характеризуется сохранением реального контроля оппозиции над собственными вооруженными формированиями и отдельными регионами, доступом к независимым финансовым ресурсам, в том числе и за счет производства и экспорта наркотиков.
Военно-политическая ситуация в стране характеризовалась с 2003
г. спорадическими вспышками военных действий и отдельными столкновениями афганцев между собой и нападениями отдельных групп на оккупационные и миротворческие силы. По всему Афганистану продолжались теракты, нападения на иностранцев и их похищения ради выкупа. Силы НАТО наносили авиаудары, проводили наземные операции, зачистки местности, которые, однако, не давали значительного эффекта. Практически везде в стране, кроме Кабула и Панджшера (который жестко контролируют местные таджикские отряды), перманентно идут боевые действия.
В центральных и юго-восточных провинциях с 2004 г. начала усиливаться подрывная деятельность перегруппировавшихся талибов и иных экстремистских группировок против правительственной армии и контингентов иностранных войск. В результате терактов и вооруженных боевых столкновений гибли сотрудники международных гуманитарных организаций и мирные жители. В афганской глубинке, особенно в приграничье с Пакистаном, экстремистским силам периодически удавалось захватывать и в течение длительного времени удерживать значительные территории. В операциях участвуют боевики «Аль-Каиды», в том числе арабы, чеченцы и пакистанцы. Время от времени происходили обстрелы военных баз сил Международной антитеррористической коалиции.
На сегодняшний день все вооруженные формирования бывших моджахедов находятся в составе так называемой Национальной армии. Они номинально находятся в подчинении у министерства обороны, но на самом деле по-прежнему формируются по региональному принципу и подчиняются лишь своим командирам. В соответствии с программой «Разоружение, демобилизация и реинтеграция» (РДР) эта армия должна быть расформирована. Вместо нее предполагалось создать к 2007 году новую 70-тысячную армию на контрактной основе и с центральным подчинением.
Согласно многим источникам, ячейки «Аль-Каиды» способны действовать самостоятельно. Влиятельные пуштунские вожди на границе Пакистана и Афганистана укрывают главу бывшего режима талибов Муллу Омара и делают все, чтобы не допустить его ареста и предания суду. Не прекращалась финансовая подпитка «Талибана» на продолжение боевых действий против США, причем она шла из стран, считающихся союзниками Америки. Финансовые потоки для террористов поступали, по сообщениям СМИ, из Кувейта, Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов. Сообщалось, что осенью 2004 г. лидер талибов мулла Мохаммед Омар посетил эти страны для сбора финансовых средств.
Во многом эта ситуация стала следствием недальновидной политики Кабула. Главной линией, которую проводило переходное правительство, было устранение Северного альянса и полевых командиров из политической жизни, разоружение и роспуск их отрядов. Это была опасная политика, поскольку она не делала разницы между лояльными и нелояльными Кабулу командирами, и всех их толкала в стан оппозиции. В целом тактика талибов сводилась к дроблению сил коалиции, нанесению молниеносных точечных ударов небольшими боевыми группами, а также к минной войне. Все это, в конечном счете, сильно выматывало как иностранные войска, так и немногочисленные правительственные силы. Поэтому, хотя вылазки боевиков не носили масштабного характера, они при минимуме затрат держали антиталибские силы в постоянном напряжении.
В сентябре 2005 г. Пакистан объявил, что собирается построить заградительный барьер длиною почти в 2,5 тысячи километров вдоль своей границы с Афганистаном. Цель этого мероприятия – предотвратить пересечение границы в обе стороны исламскими экстремистами и контрабандистами.
Проблема наркотиков имеет не только и не столько внутриафганское значение, а в большей степени международное. После изгнания талибов Афганистан побил все рекорды по производству опийного мака и героина: до трех четвертей всего мирового производства. Соответственно, доходы от продажи героина, исчисляемые миллиардами долларов, значительно превышают те средства, которые США вкладывают в развитие этой страны. В производство наркотиков вовлечено не менее двух третей всего крестьянского населения Афганистана. То есть, опиумный мак выращивают более полутора миллиона афганцев.
По различным данным, производство наркотиков давало приблизительно 60% реального ВВП страны. Ежегодный оборот оценивается в 30 миллиардов долларов. По данным ЦРУ, в 2003 году с 151 тыс. акров было получено героина на 2,8 млрд. долл., в 2004 году с 509 тыс. акров рост посевных площадей составил 239% — получено героина на 7 млрд. долл. Более 90% героина, поступающего во Францию, и до 80% наркотиков на рынке Великобритании имеют афганское происхождение.
Присутствие оккупационных войск в Афганистане не только не привело к ликвидации наркотиков, сокращению посевов мака, но наоборот, производство опиума резко возросло. Кроме того, у международных сил в борьбе против наркоторговли отсутствует единство действий. Осторожные попытки МССБ потеснить частные мини-армии неизбежно натыкаются на противодействие американских оккупационных войск, которые зачастую сотрудничают с полевыми командирами, являющимися во многих случаях одновременно и «наркобаронами». Много нареканий и критики вызывала позиция американских оккупационных властей. Лишь когда стало окончательно ясно, что доходы от наркотрафика идут на финансовую подпитку борьбы против них же, США приняли решение подключить коалиционные силы к борьбе. Некоторые иностранные наблюдатели обращали внимание на тот факт, что в администрации Карзая плодотворно трудятся крупные наркодилеры. В смертельный бизнес вовлечены многие губернаторы, армейские командиры и представители полиции.
Администрация президента Афганистана Хамида Карзая рассматривала вопрос об объявлении всеобщей амнистии тем, кто занимается наркобизнесом. Основным условием амнистии являлся отказ от преступной деятельности и инвестиция всех преступно нажитых капиталов в экономику страны. Параллельно власти осуществляли полицейские операции. Одним из методов борьбы с наркотиками является блокирование поступления на территорию Афганистана прекурсоров – химических компонентов, необходимых для производства героина.
В 2003-2005 годах афганское правительство предприняло ряд мер для укрепления финансов страны, что и привело к росту экономики в целом и государственных доходов. В 2003 году правительство провело обмен афганской валюты. В целом, по мнению многочисленных наблюдателей и экспертов, экономическое положение Афганистана оставалось чрезвычайно тяжелым. Рабочих мест в стране не хватало, экономика на грани краха. Главным фактором являлось то, что (легальная) экономика страны практически полностью зависела от внешней помощи. Вместе с тем, поступающие туда донорские средства на восстановление осваиваются крайне неэффективно. Значительная их часть уходит на зарплату чиновников и сотрудников различных организаций. Некоторое оживление наблюдается лишь в деятельности мелких частных предпринимателей в сфере торговли.
Положение в области сельского хозяйства, которое и без того оценивалось как крайне тяжелое из-за разрушения ирригационных сооружений и деградации систем орошения, еще более ухудшилось в последние годы, т.к. Афганистан попал в затяжную полосу жесточайшей засухи, которая длилась более семи лет. По подсчетам FAO, около 750 тысяч человек не имеют доступа к питьевой воде. Наиболее тревожная ситуация сложилась в юго-западной провинции Нимруз, граничащей с Ираном и Пакистаном. Пустыня наступает, за последние годы громадные песчаные дюны поглотили около 100 деревень, с полями и садами, и даже часть города. Больше 90% скота погибло или пошло под нож.
Основная проблема экономики Афганистана состоит в том, что сельское хозяйство по-прежнему преимущественно ориентировано на наркопроизводство; оборот от выращивания опийного мака, производства опиума и героина приобрел чудовищные масштабы. Все это сдерживает развитие нормальных отраслей экономики. В то же время в Афганистане развернулось достаточно масштабное строительство на деньги стран-доноров. Строятся школы, больницы, дороги (например, шоссе Кабул – Кандагар), объекты инфраструктуры. Как правило, доноры (а это прежде всего американцы) сами финансируют конкретные проекты, а непосредственно афганскому правительству перечисляется лишь небольшая часть международной помощи. Правительство Карзая полностью зависит от этих трансфертов, на которые приходится 2/3 доходов госбюджета. Данные средства идут, в частности, на институциональные преобразования – формирование органов власти, армии, полиции, судов и т.д. Некоторую помощь оказывают соседние страны. Так, Иран реализовал в Афганистане четыре проекта по водным ресурсам.
В 2004 г. Х.Карзай объявил о семилетнем плане налаживания нормальной жизни в стране. Для реализации этого плана требовалось 27 млрд. долл. В июле 2005 г. Индия объявила, что дополнительно выделит на восстановительные проекты в Афганистане 500 млн. долл. Наблюдатели отмечали, что Дели при всей своей заинтересованности в укреплении связей с Кабулом несколько отставал по темпам налаживания политических и экономических контактов от соседей Афганистана Ирана, Пакистана и даже Китая. Тегеран и Кабул подписали соглашение об обучении кадров, в соответствии с которым иранцы выделят 1 млн. долл. для организации и обеспечения материальной, учебной и технической базы обучения афганских госслужащих на территории двух стран. Летом 2005 г. Афганистан и Иран создали т.н. Торговую палату Большого Хорасана. В составе этой палаты 10 человек – по пять человек от Ирана и Афганистана. Главной задачей этой региональной организации являлось устранение помех, мешающих развитию двусторонней торговли.
После падения режима талибов в 2001 году Индия направила на развитие и восстановление Афганистана более 500 млн. долл. Основную часть этих средств использовали для развития афганского образования, здравоохранения и энергетики. Индия также активно помогала Афганистану в обучении государственных служащих, дипломатов и полицейских. Дели, как собственно и Пакистан, считает Афганистан своеобразными воротами в Центральную Азию, где находятся ценные для них энергетические ресурсы. Кроме того, в Индии не хотели бы, чтобы Исламабад снова приобрел в Афганистане доминирующее влияние. Любопытно, что основная часть индийской гуманитарной помощи Афганистану доставлялась автомобильным транзитом через территорию Ирана. Такой маршрут значительно длиннее, чем через территорию Пакистана, однако проще и надежнее. Пакистанские власти выдачу разрешений на проезд индийских грузовиков через свою территорию связывали с политическими условиями.
Для Индии возобновлению дружественных связей с Афганистаном благоприятствовало эффективное нанесение правительством ударов по сепаратистским силам Кашмира. Дели неизменно считал, что сепаратистская деятельность в районе Кашмира в значительной степени провоцировалась и поощрялась талибами и организацией «Аль-Каида», кашмирских боевиков, по-видимому, готовили в лагерях талибов в Афганистане. В свете сложившейся ситуации, Кабул призвал Индию и Пакистан к укреплению сотрудничества с Афганистаном в антитеррористической сфере для полной ликвидации терроризма в данном регионе.
Россия вела в отношении Афганистана крайне сдержанную и осторожную политику. Это касалось в первую очередь регулярных предложений со стороны Запада и представителей Северного альянса присоединиться к международным коалиционным силам, на которые Москва отвечает категорическим отказом. Запутанной оставалась проблема экономической помощи Афганистану со стороны России. Российская помощь Афганистану свелась к военным поставкам режиму Х.Карзая: на 28 млн. долл. — в 2002 г., на 50 млн. — в 2003 г. и более чем на 70 млн. — в 2004 г.
Позиция Москвы по афганской проблеме была подтверждена на неформальной встрече министров обороны РФ и НАТО в румынском городе Пояно-Брашов в декабре 2004 г. Министр обороны РФ С.Иванов заявил, что хотя российские военнослужащие не участвовали в антитеррористической операции в Афганистане, но в то же время ежегодно безвозмездная материально-техническая помощь со стороны РФ афганской армии эквивалентна 100 млн. долл. Министр подчеркнул, что при этом Россия не будет поставлять в Афганистан военную технику. На этой встрече Россия сделала шаг навстречу европейским государствам: правительство РФ одобрило проект соглашения с Францией о военном транзите через российскую территорию. Аналогичное соглашение с Германией было подписано за год до этого.
В июне 2005 г. наметился кризис в афгано-российских отношениях: на заседании Совета «Россия – НАТО» в Брюсселе министр обороны РФ С.Иванов заявил, что в Москве располагают данными о подготовке в Афганистане террористов для участия в боевых действиях на территории других стран и то, что произошло в Андижане, было инспирировано именно с территории Афганистана. Кабул высказывание министра обороны России охарактеризовал как безосновательное.
| 252 253 |
Большое значение для будущего Афганистана придавалось реализации т.н. Трансафганского трубопровода. В нем заинтересованы помимо Кабула – Запад, Пакистан, Туркменистан и Индия. Фактически, этот проект являлся попыткой включения Афганистана в мировую экономику. Несмотря на первоначальные проблемы, связанные с определением мощности туркменских газовых месторождений, в середине января 2005 г. Азиатский банк развития предоставил министрам нефтегазовой промышленности и минеральных ресурсов Туркменистана, Афганистана, Пакистана и Индии разработанный английской компанией «Пенспен» окончательный документ технико-экономического обоснования прокладки газопровода протяженностью 1680 км. Он должен был пролечь из Туркмении через Афганистан и Пакистан до населенного пункта Фазилка в Индии. Стоимость проекта оценивалась в 3,3 млрд. долл. Его реализация будет иметь не только экономические, но и геостратегические последствия для Афганистана, Индии, а также прикаспийских государств. К 2007 г. этот проект фактически потерял перспективы для реализации.
[1] Любопытный штрих к личности Пак Чжон Хи: он был руководителем коммунистической ячейки в Военной Академии, и после участия в восстании 1948 г. в Ёсу был приговорен военным судом к смерти.
[2] Как указывают историки, корейцы старшего поколения хорошо помнят времена, когда в начальной школе лишь 4-5 из 40-50 учеников в классе могли позволить себе есть рис. По уровню ВВП на душу населения ($80 в 1960 г.) Корея находилась примерно на уровне Нигерии. В стране не было ни одного многоэтажного жилого дома, канализацией в Сеуле была обеспечена лишь четверть всех домов, а электричество даже в крупных городах подавалось не круглые сутки.
[3] См.: Аверков В. Запад помогает Афганистну. Насколько действенна и эффективна эта помощь? // Азия и Африка сегодня (Москва). 2007. № 3. С. 43-47; Акимбеков
С.М. К перспективам межафганского урегулирования // Казахстан-Спектр. № 1. 1998. С.33–41; Афганистан – поворотный момент в системе международных отношений XXI века // США — Канада. 2008. № 7. С. 77-92; Балай Б. Восстановление Афганистана // Internationale Politik (Berlin, русская версия). 2002. № 5. С. 60-71; Босин Ю.В. Афганистан: полиэтническое общество и государственная власть в историческом контексте. – Москва: Гуманитарий, 2002. – 232 с.; Грешнов А.Б. Афганистан: заложники времени. – Москва: КМК, 2006. – 181 с.; Коновалов И. Афганский тупик // Международная жизнь (Москва). 2008. № 8-9. C. 60-66.; Лалетин Ю.П. Политическая система Афганистана: воздействие племенной организации // Восток — Оriens (Москва). 2008. № 2. С. 137-149; Лаумулин М.Т. Политическое положение в Афганистане на современном этапе // Analytic (Алматы). 2005. № 6. С. 4-9; 2006. № 1. № 1. С. 4-10; Рисе Т. Что поставлено на карту в Афганистане // Internationale Politik (Berlin, русская версия). 2007. № 2. С. 99-101; Сергеев В. Военно-политическая ситуация в Афганистане // Азия и Африка сегодня (Москва). 2008. № 1. С. 41-43; Сикоев Р. Афганский замкнутый круг: в поисках выхода // Азия и Африка сегодня (Москва). 2008. № 1. С. 44-45; Сикоев Р.Р. Талибы. – Москва: ИВ РАН, 2004 . Гушер А.И. Афганский капкан // Азия и Африка сегодня. 2009. № 1. C. 7-14; Лавров А. Афганистан. Талибы и моджахеды: возможно ли примирение? // Азия и Африка сегодня. 2008. № 12. C. 26-30; Ханеев М. Политическая нестабильность в Афганистане: война идей или борьба кланов? // Азия и Африка сегодня. 2008. № 11. C. 51-56.