Иран после Хомейни

3 июня 1989 г. умер архитектор Иранской исламской Республики аятолла Хомейни. Его смерть вырвала краеугольный камень из-под всей системы исламского правления, базировавшейся на идее велает-и факих (правления справедливости). На практике она означала существование высочайшего авторитета и одновременно верховного религиозного лидера при отсутствии последнего шиитского имама согласно традиционной концепции шиитов. Преемником Хомейни был выбран действовавший президент Али Хаменеи несмотря на свой относительно молодой религиозный ранг ходжатолеслама. Смерть лидера исламской революции и приход на его место официального главы государства обострили противоречие, заложенное в основе государственной системы ИРИ. С юридической точки зрения Лидер Исламской революции мог пересмотреть любое решение президента, парламента или верховного суда. Авторы считают, что эта система верховной власти одного человека в Иране была даже эффективнее, чем власть папы или европейских королей.

После Хомейни ситуация изменилась. Политическая элита Ирана разделилась на два лагеря — прагматиков и радикалов, просуществовавших без особых изменений до настоящего времени. Пока был жив верховный лидер Хомейни, который своим непререкаемым авторитетом подавлял обе стороны, ситуация была относительно стабильной. После ухода аятоллы началась неизбежная борьба сторонников двух течений. Неофициальным лидером первого течения стал новый президент Рафсанджани, сплотивший вокруг себя команду прагматически настроенных политиков: министра иностранных дел Велаяти, министра экономики Нурбахша и министра нефти Аказаде. Прагматики заняли очень серьезные посты, однако радикалы контролировали министерство внутренних дел (Мохташеми), корпус Стражей исламской революции, университеты и средства массовой информации. Главной целью Рафсанджани стало запустить в жизнь программу реформ, которые бы обеспечили большую централизацию исполнительной власти. Это позволило бы снизить активность радикальных, или фундаменталистских групп, зачастую беспрепятственно контролировавших те или иные области общественной жизни, или отдельные регионы. Важным шагом на этом направлении стало создание Совета национальной безопасности во главе с президентом в противовес Совету стражей исламской революции, состоявшего из 12 человек и представлявшего собой оплот исламского радикализма.

Параллельно новый президент предпринял энергичные усилия, чтобы поставить под контроль государственной власти вооруженные силы. Согласно исламской конституции верховным главнокомандующим считался Лидер исламской революции. Прекращение огня с Ираком позволило Ирану сократить численность армии и изменить систему рекрутирования; новобранцы получали возможность избежать военной службы, заплатив компенсацию в размере 13,5 тыс. долл. Но экономика Ирана находилась после долгих лет революции и войны в плачевном состоянии. Инфляция достигала 30%, производственные мощности были загружены на 20-30%. Удерживать ситуацию позволяли только доходы от продажи нефти, составлявшие в 1989 г. 12 млрд. долл.

Тяжелое экономическое положение страны поставило перед новым руководством Ирана задачу скоординировать внешнюю политику страны. Рафсанджани понимал ее как реинтеграцию Ирана в систему международных политических и экономических отношений. Однако полноценному возвращению Ирана в международное сообщество мешали помимо традиционной антиамериканской и антизападной риторики другие факторы. Первым была фетва Хомейни, приговаривающая к смерти британского писателя С.Рушди за его книгу «Сатанинские стихи»; вторым была поддержка, которую оказывал Тегеран проиранским и шиитским группировкам на Ближнем Востоке и в ряде других государств, в частности в Пакистане. В кругах нового руководства Ирана возник «стратегический план» по нормализации отношений между ИРИ и арабскими государствами Персидского залива. Главной идеей иранской концепции была мысль, что государства залива сами должны формировать свою политику и решать проблемы на региональном уровне.

Авторы «Стратегического обозрения» подчеркивают, что дихотомия между прагматическим и радикальным течением в политическом руководстве Ирана была фактором, определявшим отношения ИРИ практически со всем внешним миром. Особенно остро это ощущалось в ирано-европейском диалоге. Дело Рушди и покушение на лидера иранских курдов Касемлу в Вене только осложняли налаживающиеся отношения между Ираном и европейскими странами. В конечном счете ЕС разработал для своих отношений с Тегераном

т.н. политику «критического диалога», позволявшую поддерживать достаточно интенсивные экономические связи с Ираном, но в то же время дававшую возможность сворачивать политические отношения в случаях обострений отношений Ирана с Западом. С другой стороны, «критический диалог» отражал баланс сил между прагматиками и радикалами внутри Ирана и степени их влияния на принятие внешнеполитических решений.

Еще при жизни Хомейни во внешней политике Ирана наметилось новое направление. В январе 1989 г. аятолла отправил в Москву делегацию со своим специальным посланием М.Горбачеву. Помимо необходимости восстановления ирано-советских отношений в нем содержалось предостережение советскому лидеру об угрозе попадания СССР в зависимость от Запада. Хомейни открыто предупреждал Горбачева, чтобы он «не прельщался заманчивыми, но ложными ценностями западного общества потребления»^[1]. Это послание могло означать, что в Иране начали серьезно задумываться о дальнейшей судьбе Советского Союза и его прилегающих к Ирану составных частей — Кавказа и Центральной Азии, которые приобретали огромное значение для внешней политики Ирана в региональном контексте. К слову сказать, это было не единственное предупреждение, полученное советским лидером в 1989 г. С аналогичными опасениями к нему обращался лидер китайских реформ Дэн Сяопин, предупреждая об опасности слепого копирования западной модели и слишком быстрого перехода к рыночной модели в многонациональном и авторитарном государстве.

Военная акция Москвы в Азербайджане в январе 1990 г. создала угрозу подрыва начавшегося советско-иранского диалога, несмотря на открытые симпатии в Иране к начатой Горбачевым политике гласности. Но в то же время Иран опасался роста азербайджанского национализма ввиду существования у себя на территории большого тюркского анклава. В целом же отношения между СССР и ИРИ развивались по восходящей, несмотря на ослабление первого и появление у второго официальной доктрины, предлагавшей ислам в качестве альтернативы коммунизму, явно нацеленной на пропаганду в мусульманских республиках Советского Союза.

Характеризуя переход внешней политики Ирана после Хомейни к Рафсанджани, авторы отмечают, что произошла радикальная смена ценностных установок. Если Хомейни искренне считал, что независимость страны требует изоляции и бедности, то более прагматичный Рафсанджани был убежден, что независимость Ирана можно сохранить и без жертв со стороны населения и экономики страны. Более того, именно при Рафсанджани вызрела доктрина превращения Ирана во влиятельную региональную державу и полноправного члена международного сообщества. Все это требовало постепенного отказа от экстремистских установок во внешней политике эпохи исламской революции и более прагматичного подхода.

1. См.: Oriens/Восток. 1995. № 1. С.11. ↑