Новый «старший брат»? — Турция

После распада СССР одним из ключевых игроков, соперничавших за влияние и продвижение своих интересов в Центральной Азии, стала Турция. Анкара видела свою роль как государства-моста между Западом и Востоком, как представителя Запада в Центральной Азии. Основными инструментами в процессе укрепления влияния Анкары в новых тюркских государствах были, во-первых, создание своего рода союза тюркофонных государств; во-вторых, интенсивное экономическое сотрудничество и инвестиции.^*

Отношения Казахстана с Турцией занимают особое место во внешней политике РК. Турция была страной, которая целенаправленно выступала за независимость всех тюркских народов, и первым в мире государством, признавшим суверенитет РК. Политика Турции в отношении Казахстана строится не только из соображений политического и экономического сотрудничества, но и на принципе т.н. единой общности всех тюркофонных народов. Данный фактор оказывал сильное влияние на двусторонние отношения в первой половине 1990-х гг.

Турецкая Республика признала независимость Республики Казахстан 16 декабря 1991 г., что практически означало установление дипломатических отношений. Официальный протокол был подписан 2 марта 1992 г. Внешнеполитическая стратегия Анкары в отношении Казахстана строилась на основе как можно скорейшей интеграции РК в мировое сообщество. Фактически, двусторонние контакты имели место еще до официального

^* См.: Варбанец П. Региональные центры силы и их политика в Центральной Евразии (турецкий вектор борьбы за лидерство в Центральной Евразии) // Центральная Азия и Кавказ (Лулеа, Швеция). 2008. № 1. С. 51-59; Взаимоотношения Турции и Центральной Азии в контексте расширяющейся Европы. – Алматы: Дайк Пресс, 2006. – 424 с.; Чотоев З. Влияние Турции на развитие государств Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ (Лулеа, Швеция). 2003. № 2. С. 83-92; Чотаев З. О возможностях участия Турции в укреплении безопасности стран Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ (Лулеа, Швеция). 2004. № 4. С. 153-160; Юлдашева Г.И. Геополитические интересы Анкары в Центральной Азии в контексте ираноамериканских противоречий // Халқаро муносабатлар (Ташкент). 2005. № 3. С. 28 – 32; Юлдашева Г. Новые внешнеполитические ориентиры Турции и государства Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ (Лулеа, Швеция). 2008. № 1. С. 60-67; Fuller G.E., Lesser O.E., Henze P.D., Brown J.F. Turkey’s New Geopolitics from the Balkans to Western China. — Boulder, Oxford: Westreview Press, 1993. — 197 p.; Gokay B., Langhorne R. Turkey and the new States of Caucasus and Central Asia. – London: HMSO, 1996. – 35 p.; Aras B. The New Geopolitics of Eurasia and Turkey’s Position. Foreword by B.Rubin. – London, Portland (OR): Frank Cass, 2002. – VIII+110 pp.; Aray O., Eyyuboglu B. B. The new Independent States of Inner Asia and Turkey’s policy. National Policy Research Foundation and National Institute for Research Advancement. – Tokyo: National Institute for Research Advancement, 1999. – XI+628 pp.; Gumpel W. (Hrsg.). Turkey as a political and economic Factor in Europe and Central Asia. – München: Sudosteuropa-Gesellschaft, 1999. – 93 S.; Winrow G. Turkey in Post-Soviet Central Asia. – London: RIIA, 1995. – IX+53 pp.; Winrow G.M. Turkey and Caspian Energy. – Abu Dhabi: The Emirates Center for Strategic Studies and Research, 1999; Zardykhan Zh. Turkey and Central Asia: From Fraternity to Partnership // Great Powers and Regional Integration in Central Asia: a local Perspective. Eds. By M.Esteban and N.de Pedro. – Madrid: Exlibris Ediciones, 2009, pp. 79-93.

признания независимости Казахстана. В сентябре 1991 г. была принята Декларация о принципах и целях взаимоотношений между двумя странами. В январе 1992 г. Казахстан начали посещать высокопоставленные турецкие политики, в марте нашу страну посетила правительственная делегация Турции во главе с министром иностранных дел Х.Четином.

Первый официальный визит премьер-министра Турции С.Демиреля в независимый Казахстан состоялся в апреле-мае 1992 г. Этот визит дал толчок к развитию двустороннего сотрудничества в различных сферах: инвестиционной, торгово-экономической, транспортной, строительной, культурной, подготовке кадров, развитии малого и среднего бизнеса, энергетике, создании нефтяной и транспортной инфраструктуры на Каспии, перевозке казахстанских грузов морским путем. Таким образом, уже в первый год были заложены основы для активного казахстанско-турецкого сотрудничества практически во всех областях политического, экономического и культурного взаимодействия.

База для многостороннего сотрудничества была закреплена в ходе официального визита Президента РК Н.Назарбаева в Турцию в октябре 1992 г. В рамках визита президентами двух государств Н.Назарбаевым и Т.Озалом было подписано соглашение о создании в г.Туркестан Казахско-Турецкого университета им. Х.А.Яссауи. Н.Назарбаев принял также участие в первом Совещании глав правительств тюркоязычных государств и подписании Анкарской декларации. Контакты на высшем уровне между двумя странами продолжились в апреле 1993 г., когда с визитом в Казахстан прибыл Т.Озал. Турецкое руководство выразило политическую поддержку казахстанской инициативе по созыву СВМДА. Большое значение для развития двусторонних отношений сыграл второй визит Н.Назарбаева в Турцию в октябре 1994 г., в ходе которого был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве. В ходе визита Казахстан присоединился к Стамбульской декларации глав государств тюркоязычных государств, в которой выражалось стремление пост-советских республик к переходу на латинский алфавит.

Таким образом, в первой половине 1990-х гг. между руководством РК и Турции установилась традиция регулярных встреч на высшем уровне, причем такие встречи проходили не только в двустороннем формате, но и многостороннем – в рамках саммитов глав тюркоязычных государств, ОБСЕ, и ОЭС. Эта политическая традиция получила продолжение и в дальнейшем – во второй половине 1990-х гг. Она базировалась на существенном фундаменте экономического и культурного сотрудничества: к 1995 г. в Казахстане развивали бизнес свыше 150 турецких компаний и 320 совместных предприятий, была налажена регулярная транспортная связь; около полутора тысяч студентов из Казахстана проходили обучение в Турции. Общая стоимость проектов, в которых участвовали турецкие компании и совместные предприятия оценивалась в 2 млрд. долл. Объем взаимной торговли приближался к 200 млн. долл. С 1992 по 1995 гг. Казахстан освоил турецких кредитов на 172 млн. долл. (из 200 млн. долл.). С декабря 1995 г. началось активное сотрудничество между двумя странами в банковской сфере.

В 1995 г. Казахстан с визитом посетили президент Турции С.Демирель (июнь) и премьер-министр Т.Чиллер (август). С середины 1990-х гг. в казахстанско-турецких отношениях действует новый фактор – проект каспийского трубопровода Баку-Джейхан. Активность турецких политиков была направлена на получение согласия Казахстана на участие в этом проекте. Казахстан в целом поддерживал проект, обращая внимание турецкой стороны на экономическую целесообразность этого проекта и его вероятную стоимость. В июне 1998 г. Астана принимала участников пятого саммита глав тюркоязычных государств, в рамках которого была принята Декларация по углублению регионального сотрудничества. В том же году Н.Назарбаев посетил Турцию с официальным визитом, который дал толчок к взаимодействию двух стран в области туризма. В октябре 1998 г. на саммите лидеров Азербайджана, Грузии, Казахстана, Турции и Узбекистана было принято совместное заявление о добыче и транспортировке нефти и газа. Этот саммит продемонстрировал заметное сближение позиций РК и Турции по проблеме альтернативных трубопроводов из каспийского региона. Эта тема была продолжена во время встречи Н.Назарбаева и С.Демиреля в июле 1999 г. В ноябре 1999 г. обе страны совместно с Азербайджаном, Туркменистаном и Грузией подписали Стамбульскую декларацию в поддержку нефтепровода Баку-Джейхан.

В октябре 2000 г., когда Казахстан посетил новый президент Турецкой Республики А.Н.Сезер, в политической повестке дня двусторонних отношений появился новый вопрос – совместное участие в борьбе с терроризмом. Сотрудничество в военной сфере между двумя странами развивалось с середины 1990-х гг., казахстанские офицеры проходили обучение в военных институтах Турции, военные двух стран принимали участие в военных учениях в рамках программы НАТО ПИМ. В марте 2002 г. Турция предоставила казахстанской армии безвозмездную помощь в размере 1,5 млн. долл.

После некоторого падения в 1997 г. объем взаимной торговли в конце века стабилизировался на уровне 200 млн. долл. В июне 1998 г. Н.Назарбаев предложил турецкой стороне программу развития торгово-экономических отношений между двумя странами, которая предполагала увеличение внешней торговли к 2007 г. до 1 млрд. долл. В целом, отношения Казахстана и Турции резко выделяются на фоне аналогичных отношений РК с другими странами Среднего и Ближнего Востока. Помимо лингвистической близости, обе страны испытывают друг к другу серьезный политический и экономический интерес.

На Каспии Турция действовала осторожно и сдержанно, что связано с заинтересованностью в поддержании хороших отношений с Россией, экономическое сотрудничество с которой развивается быстрыми темпами. Основные интересы Турции в Каспийском регионе заключались в следующем. Во-первых, укрепление внешнеполитических позиций за счет государств Прикаспия.

Во-вторых, укрепление зависимости Запада от политики Анкары в регионе. Долгосрочной целью в этом плане является стремление добиться полноправного членства в Европейском Союзе, что по целому ряду причин на данном этапе представляется нереальным. Большая нефть давала бы Турции дополнительные рычаги влияния на Европейское сообщество и способствовала бы большей экономической и, как следствие, политической интеграции этой страны в структуры ЕС. В-третьих, обеспечение поставок энергоресурсов на внутренний рынок. Турция остается государством-импортером энергетических ресурсов.

В-четвертых, контроль над экспортными потоками каспийских углеводородов на мировой рынок. Анкара являлась главной движущей силой осуществления проекта основного экспортного трубопровода (ОЭТ) Баку-Тбилиси-Джейхан. Для повышения привлекательности данного проекта Анкара предприняла ряд жестких мер, ограничивающих проход нефтетанкеров через свои проливы. Мотивируя свои действия экологической ценностью проливов, Анкара тем самым, по-видимому, старалась уменьшить роль трубопроводов, ориентированных на российский порт в Новороссийске.

В ноябре 1999 г. на саммите ОБСЕ было подписано соглашение о строительстве нефте- и газопроводов, соединяющих Каспийское побережье с Турцией. Трубопровод длиной в 2000 км должен пройти по дну Каспия, затем по территории Грузии и Азербайджана — в Турцию. Предполагалось, что объем поставок газа по этому трубопроводу составит 30 млрд. куб. м в год. Межправительственное соглашение между Ашхабадом и Анкарой предусматривало ежегодную поставку в Турцию 16 млрд. куб. м туркменского газа в течение ближайших 30 лет. Подписание этого контракта вызвало негативную оценку со стороны России и Ирана. Другим перспективным проектом считался газопровод Туркменистан-Иран- Турция-Европа (Болгария).

Отношения Туркменистана с Турцией носили специфический характер. Турция является для Туркмении близкородственной тюркской страной (огузского корня); многие годы Анкара оказывала поддержку культурному развитию республики и финансово-экономическую помощь Ашахабаду. Турция являлась непременным участником всех трубопроводных проектов из Туркменистана в западном направлении.

Все годы после распада СССР именно родственные туркменам турки являлись не только главными инвесторами, но и советниками Ниязова и его окружения. Турков в Ашхабаде рассматривали, как возможную альтернативу влиянию России и Ирана. Влияние турков на политическую жизнь в Туркменистане было очень велико. Однако, по некоторым данным, ситуацию изменили события, связанные с «мятежом» Б.Шихмурадова в декабре 2002 г. По результатам этих событий, несколько влиятельных турецких представителей были арестованы, а затем и высланы из страны. Скорее всего, Турция хотела бы сделать режим в Туркменистане более цивилизованным и менее одиозным. Кроме того, турки являлись проводниками Запада по проведению политики светской модернизации восточных обществ.^[1]

Среди прикаспийских государств наиболее тесные взаимоотношения Турция поддерживает с Азербайджаном. Это вызвано очевидной исторической, культурной и этнической общностью, схожестью внешнеполитических приоритетов (ориентация на Запад), общей заинтересованностью в осуществлении проекта трубопровода Баку – Тбилиси – Джейхан. Сотрудничество двух стран распространяется практически на все сферы взаимодействия – от экономической до военно-политической. К примеру, в ходе инцидента между Азербайджаном и Ираном на Каспии летом 2002 г., Турция заявила о своей готовности выступить в защиту Азербайджана в случае военных действий.

Однако позиции Анкары в Центральной Азии, особенно в Казахстане, были не такие сильные как в Азербайджане. Возможно, это было связано с тем, что центральноазиатские государства первоначально не воспринявшие пантюркистские идеи Турции в первые годы независимости, продолжали опасаться активных турецких устремлений в регионе. В дальнейшем центральноазиатские государства предпочли налаживать отношения с Западом напрямую.

Малоэффективность усилий Турции, подозрительность со стороны России в отношении намерений Анкары, недопонимание порой местной специфики и неопределенность приоритетов обрекали политику Анкары на заметную половинчатость и явную непоследовательность в Центральной Азии. Внешнеполитические позиции Турции в регионе были еще более ослаблены после надвинувшегося на нее экономического кризиса в конце 1990-х и начале 2000-х гг. и практически полного свертывания проектов внешнего финансирования. Однако на Кавказе политика Турции была более успешной. В 2008 г. Анкара начала налаживать контакты с Арменией, не теряя своего влияния на Азербайджан и Грузию.

Для Казахстана важно то, что Турция имеет тесные связи с Западом, является членом НАТО и ассоциированным партнером ЕС. Турцию одно время волновала активность курдской общины в Казахстане, но в целом она рассматривала Казахстан как дружеское и братское государство, важного партнера в торгово-экономической сфере, объект для инвестирования, одно из ключевых для ее стратегии государств в Центральной Азии и на Каспийском море, от которого зависит судьба трубопроводов через ее территорию. Оба государства нацелены на сохранение или развитие у них демократической и секуляристской республиканской модели, а свои цивилизационные и внешнеполитические ориентиры они связывают с Западом.

Представляет интерес привести альтернативную точку зрения. Так, российский автор А.Казанцев относит Турцию как участника геополитической игры к исламскому миру, а не к Западу, что, на наш взгляд, было бы логичнее. Какими аргументами руководствуется исследователь? Между Турцией и центральноазиатскими странами есть много общего и кроме идей тюркского единства. Турция точно так же, как и страны Центральной Азии, имеет мусульманскую культуру. Преобладающая в ней политико-правовая школа интерпретации ислама – ханифитский масхаб суннитского толка – распространен и в Центральной Азии. Однако Турции с самого начала недоставало ресурсов для серьезного влияния на Центральную Азию. Наиболее четко ограниченность ресурсов Турции проявилась в период кризиса «развивающихся рынков» в конце 1990-х гг.

Турция оказалась не в состоянии реально освоить потребительские и инвестиционные рынки Центральной Азии и Южного Кавказа. В настоящее время влияние Турции на центральноазиатские экономики в силу отсутствия у нее финансовых ресурсов, современных технологий, большого индустриального потенциала, исчерпывается, в основном, строительным бизнесом и экспортом товаров широкого потребления. Наибольшее значение идеология единства турок и Центральной Азии приобрела в Туркменистане. Почти все тюркские республики в Центральной Азии отказались от введенной в сталинские времена кириллицы, что, разумеется, отдалило их от России. Однако ни в одной из центральноазиатских стран не был реализован проект создания общего с Турцией алфавита. В целом, заключает этот автор, период максимальной активизации «тюркского проекта» для Центральной Азии пришелся на 1990-е гг., после чего он начал постепенно сходить на нет. Его результаты в плане продвижения интересов Турции, по сравнению с масштабами самого проекта, оказались достаточно скромными.^[2]

* * *

Итак, в чем суть геополитического и международного положения Центральной Азии, ее реального места в мировой и региональной политике? Ответить на этот вопрос поможет книга С.Казанцева (Центр Евро-Атлантической безопасности МГИМО МИД РФ) «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия», в которой анализируется структура международных взаимодействий, сложившаяся в Центральной Азии в 1991-2008 годах, и ее влияние на региональные политики крупнейших государств мира.^[3]

Во главу угла своего исследования автор ставит проблему: является ли Центральная Азия как отдельная часть мира «преходящим краткосрочным казусом», или существование этого региона представляет собой важную константу современной мировой политики. А.Казанцев обращает внимание читателей на такой важный с его точки зрения момент, что Центральная Азия как международный регион снова возникла относительно недавно, после распада СССР. В то же время, исторически традиционная для Центральной Азии геополитическая многовекторность, воплотившись в «пестроте» самого региона, превратила само его существование в тех или иных базовых очертаниях в объект политической борьбы между разными внешними силами.

Как уверен этот автор, все государства региона проводят многовекторную политику, ориентированную на сотрудничество с как можно большим количеством внешних партнеров. Это вызывает необходимость членства в очень разнообразных региональных организациях, представляющих абсолютно разные регионы мира. При этом государства региона по характеру внешней политики четко делятся на две группы. В одну входят Казахстан и Киргизия. Они стремятся к максимальной открытости для интеграции во всех возможных направлениях. При этом оба государства охотно участвуют в работе различных международных организаций и всегда выступают за расширение интеграции в их рамках, хотя не всегда столь же охотно соблюдают накладываемые этим ограничения. В другую группу входят Узбекистан и Туркменистан. Они предпочитают не уступать многосторонним международным организациям полномочия национальных государств. Несмотря на членство в различных региональных организациях, предпочтительными для них являются двусторонние отношения. Таджикистан находится где-то посередине между этими двумя группами государств, хотя в последнее время он, скорее, эволюционирует в сторону второй модели.

Как считает Казанцев, в разных сферах (экономика, политика) у государств ЦА имеются разные ключевые партнеры. Ни в целом во всех сферах, ни даже в какой-то одной сфере ни для одной центральноазиатской страны невозможно выделить доминирующего внешнего партнера. Их давление везде сбалансировано, что позволяет центральноазиатским лидерам постоянно «играть» на противоречиях внешних сил. Важно отметить, что на протяжении небольших периодов времени происходит постоянная и быстрая смена иерархии внешних партнеров в интересах правящей группы. То есть, разные внешние влияния не только вступают в борьбу друг с другом, но они еще и нестабильны во времени. Более того, центральноазиатские государства, напротив, имеют очень существенный интерес в вовлечении в регион внешних сил, которые бы позволили им решить комплексные задачи выживания и внутреннего развития.

Казанцев обращает внимание, что в то же время здесь наблюдается определенный парадокс. С одной стороны, центральноазиатские государства нуждаются в каком-то внешнем партнере, который, как это делала Россия в советские времена, сможет решать комплексные проблемы региона. С другой стороны, по совокупности очень серьезных внутриполитических и внешнеполитических причин, имеющих глубокие исторические корни, они не готовы сделать выбор в пользу какого-то одного ключевого партнера. Поэтому в настоящее время они пытаются «втянуть» в регион как можно больше разнообразных сил.

В ситуации преобладания в Центральной Азии центробежных сил возникает конструирование ее как международного региона внешними силами. При этом каждая из внешних сил пытается сформировать регион в соответствии с собственными интересами, т. е. прежде всего создать в нем такие институты, которые бы способствовали долгосрочному вовлечению Центральной Азии в сферу влияния соответствующей державы. Парадокс при этом заключается в том, что сохраняющееся пока единство региона создается в результате не работой центробежных сил, а определенным равновесием центростремительных. Центральная Азия в настоящее время существует как отдельный международный регион потому, что разнонаправленные внешние силы не дают друг другу окончательно растворить этот регион в других, прилегающих регионах мира. Важно подчеркнуть, что многовекторность внешних политик новых независимых государств Центральной Азии сама по себе – не краткосрочное явление. Это феномен уже в масштабах почти двух десятилетий, и он, при отсутствии каких-то серьезных изменений в существующей структуре мировой политики, вряд ли исчезнет за сроки меньшие, чем десятилетия.

Итак, какие общие выводы делает автор в своей книге? Он заключает, что наблюдаемое в современной Центральной Азии как международном регионе отсутствие устойчивых формальных и неформальных институтов несет с собой целый ряд негативных последствий. В частности, резко увеличивается региональная неопределенность, нестабильность, не создаются условия для продуктивного сотрудничества и реализации интеграционных проектов из-за высоких трансакционных издержек. По его мнению, ситуация большой геополитической неопределенности в регионе сложилась исторически. Она накладывается на высокую степень внутриполитической неопределенности в рамках неопатримониальных систем и чрезвычайно нестабильные, но «многовекторные» внешнеполитические и внешнеэкономические контакты. Это также проявляется в членстве центральноазиатских государств в беспрецедентно большом количестве международных региональных организаций с противоречащими друг другу интеграционными векторами и обязательствами. На описанные выше факторы неопределенности накладывается, еще более их усиливая, высокая региональная нестабильность.

Внешние силы борются за идентичность региона, за присоединение его к тем или иным частям Евразии (постсоветское пространство, исламский мир, Европа, АТР). Частью этой борьбы является политика в области транспортных и энерго-транспортных маршрутов. Складывающаяся в результате структура региональных взаимодействий радикально отличается от «Большой игры» XIX в. Теперь в Центральной Азии имеется значительно большее количество внешних игроков.

Наличие таких коалиций «максимально высокого уровня» подтверждается следующими фактами: 1) все участники соответствующих коалиций поддерживают проекты интеграции стран Центральной Азии в сторону «своего» региона; 2) все они выступают за то или иное географическое направление развития транспортных маршрутов и, соответственно, за определенный, выгодный им способ включения региона в процесс глобализации и в мирохозяйственные связи; 3) все они используют для поддержания транспортных и интеграционных проектов сходную и дающую им преимущества культурно-цивилизационную идентичность центральноазиатских стран (западно-секулярную; постсоветскую или евразийскую; мусульманскую; различные варианты азиатской); все также поддерживают соответствующий «их» идентичности «путь развития». Сами центральноазиатские государства также имеют возможность выступать в качестве игроков в своем регионе, будучи, по крайней мере формально, независимыми равноправными членами международного сообщества. Тем не менее, в реальности, им приходится непрерывно лавировать между интересами разных внерегиональных держав и коалиций, что создает очень нестабильную «многовекторную» политику.

Основной дилеммой для всех участвующих в регионе игроков оказалась дилемма «ответственность» или «свобода рук». Если внешний игрок пытается взять на себя ответственность за все, что происходит в регионе, то ему приходится: а) расходовать на это серьезные ресурсы; б) постоянно менять свою политику в соответствии с непрерывными колебаниями политической конъюнктуры, т. е. отказаться от какой-либо последовательной стратегической линии. Плюсом оказывается рост регионального влияния, который можно использовать для того, чтобы занять наиболее выгодные ниши в сотрудничестве с Центральной Азией.

Другая производная дилемма возникает в отношениях между внешними игроками. Любой игрок, берущий на себя затраты по стабилизации региона, неизбежно опасается, что другие игроки, которые таких затрат не несли, в чем-то его обойдут в плане внедрения в наиболее выгодные сферы взаимодействия. Поэтому все сотрудничающие друг с другом игроки, особенно из разных регионально-цивилизационных «коалиций», сочетают кооперацию с соперничеством. Если посмотреть на распределение государств по двум «полюсам» дилеммы «ответственность» — «свобода рук», то окажется, что на «полюсе ответственности» находятся Россия и США, на полюсе «свободы рук» — страны исламского мира. Выделяется также некий «средний путь», по которому пытаются двигаться ЕС и Китай.

По мнению автора, сложность складывающейся системы региональных взаимодействий в Центральной Азии заключается в том, что разные типы ресурсов несимметрично распределены между государствами – внешними игроками. Ключевые политические силы в регионе (по критериям политического влияния и военного присутствия) – Россия и США; к ним начинает приближаться Китай. Ключевые экономические игроки (по параметрам торговли, экономической помощи, инвестиций, ремиссий капитала трудовыми мигрантами) – Россия и ЕС; к ним также начинает приближаться КНР. Ключевые игроки в сфере идеологической и культурно-идентификационной (культурно-цивилизационная, историческая общность, привлекательность модели развития и предлагаемого региону проекта) – Россия, Турция, Иран; к ним постепенно начинают приближаться ЕС и Китай. В реальности разные ресурсы превращаются друг в друга и могут быть взаимозаменяемыми. Например, культурная близость облегчает экономические и военно-политические контакты. Напротив, интенсивность последних повышает интерес к культуре соответствующей страны.

Наличие разных типов ресурсов и разные региональные стратегии в значительной мере определяют специфику и результаты политик разных групп стран в Центральной Азии в 1991–2008 гг. К первой группе относятся две страны, имеющие «сверхдержавные» традиции. Это – Россия и США. Они были готовы брать на себя ответственность за регион и имели для этого определенные ресурсы, прежде всего, в военно-политической сфере (на которые они и опирались). Обе страны постоянно делали попытки играть ключевую роль в формировании всех структур региона (геополитической ориентации, экономики, безопасности, культурно-идентификационных). У обоих государств, в результате, имела место концентрация преимущественно на политических мотивах сотрудничества с центральноазиатскими странами. Большое внимание они придавали геополитической борьбе друг с другом или с другими внешними игроками. Необходимость учитывать постоянно меняющуюся ситуацию приводила к нестабильности политик, постоянной смене проектов.

Ко второй группе стран относятся два расположенных поблизости экономических гиганта: Китай и страны ЕС. Они первоначально сконцентрировались на преимущественном использовании экономических ресурсов. Постепенный и неуклонный рост экономического влияния сопровождался конкретизацией политики и расширением сфер сотрудничества. В какой-то момент от простого стремления стабилизировать регион, для того чтобы обеспечить эффективное взаимодействие, на достигнутой экономической основе произошел переход к созданию интеграционных институтов. При этом на всех этапах для достижения региональных целей используется опора на другого политического игрока (Россия для Китая, США и Турция для ЕС). Возможно, именно этот «средний путь» (особенно в его китайском исполнении) и был наиболее оптимальной моделью построения центральноазиатской политики в 1991 – 2008 гг.

К третьей группе относятся, по мнению автора, например, страны исламской исторической традиции (Иран, Турция, Пакистан, Саудовская Аравия). Они имеют очень много «символических ресурсов» (т.е. моментов культурно-исторической общности), но явно недостаточно материальных. В результате, они пошли по пути формулировки интеграционных проектов, основанных на историко-культурных аргументах и не подкрепленных достаточными материальными (экономическими и военными) ресурсами.

В заключение автор формулирует три вывода 1)При движении с запада на восток постсоветского пространства видно существенное повышение геополитической неопределенности, имеющее глубокие исторические корни. 2)Сложившаяся в некоторых центральноазиатских странах неопатримониальная политическая система способна поглотить и потратить «нецелевым образом» очень большие (а, возможно, вообще любые) средства внешних спонсоров, направленные на реализацию тех или иных проектов развития. В силу того, что ряд стран Центральной Азии легко номинально принимает любые интеграционные проекты, не беря на себя реальных обязательств, нельзя считать вступление их в те или иные международные организации (или выход из них) признаком успеха или неуспеха политики внешних игроков. Очевидно, что данная книга написана как рекомендация российскому политическому истеблишменту по выработке дальнейшей стратегии в отношении Центральной Азии. Однако, этот труд предоставляет политикам и политологам Центральной Азии шанс еще раз задуматься о дальнейших путях своего развития.

[1] Нельзя исключать, что часть турецких представителей могла в принципе иметь контакты с людьми Шихмурадова на случай его возможного прихода к власти. Хотя официальная Турция поддерживает прежний уровень связей с Ашхабадом, но отношение президента Туркменистана к Анкаре изменилось.

[2] Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия. — Москва: Наследие Евразии, 2008. – С. 199-206.

[3] Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия. — Москва: Наследие Евразии, 2008. – С. 241-247.