Стратегия Японии в Евразии

Следует отметить одно фундаментальное противоречие японской политики в отношении региона ЦА. Это противоречие является результатом дуального, двойственного геополитического положения Японии. С одной стороны Япония традиционно — с эпохи «холодной войны» это часть Запада, один из трех столпов наряду с США и Западной Европой. США, ЕС и Япония – это три центра экономического развития. В 1990-е годы, когда уже «холодная война» была закончена Япония по инерции продолжала выступать как часть Запада, была участницей трехсторонних проектов с американской и европейской сторонами, то есть участвовала в выработке согласованной позиции Запада в отношении ЦА. В тоже время на протяжении последних 15 лет происходили заметные, а где скрытые очень серьезные изменения в геополитическом, экономическом, политическом положении японского государства.^[1]

Одним из важнейших факторов внешней политики Токио является китайский. Но и для Пекина Япония представляет фактор региональный, неополитический и геоэкономический. Решение Коидзуми направить эскадру, состоящую из танкеров и эсминцев, для поддержки союзного флота, крейсирующего в водах вблизи Афганистана, а также разместить в Ираке 1000 солдат из вспомогательных подразделений, снискало ему одобрение администрации Буша, но для Пекина прозвучало как сигнал тревоги.

Россия является другим элементом и объектом японской стратегии в Евразии. В японско-российских отношениях переплелись исторические проблемы, энергетические, экономические интересы и региональные противоречия.

Интерес Японии в начале 2000-х гг. в сооружении нефтепровода и освоении углеводородных месторождений Восточной Сибири был просто экстраординарен. Этот интерес был вызван опасениями Токио относительно планов Пекина вытянуть на себя все нефтепроводные маршруты как России, так и других стран СНГ, что позволит Китаю самому реэкспортировать сырье в государства АТР, получая при этом не только экономические выгоды, но и возможности «закрывать заслонки» при появлении политической необходимости.

Энергетические интересы Японии в СНГ тесно связаны с ее интересом к Центральной Азии. Однако в своей политике в регионе Япония сталкивалась с рядом субъективных и объективных факторов. Т.Уяма (Университет Хоккайдо), например, вообще ставит под вопрос идею о том, что Япония располагала в отношении Казахстана и Центральной Азии какой-либо четко сформулированной стратегией. Японский исследователь, изучая истоки японской дипломатии в регионе, сравнивает отношения Узбекистана и Казахстана со своей страной. Он замечает, что Ташкент смог найти в лице Ш.Такао, влиятельного руководителя в министерстве финансов, своеобразного патрона, который смог позитивно повлиять на инвестиционную политику Токио в Узбекистане.

М. Хиккок (Военно-воздушный колледж США и японский Институт энергетики и экономики) пишет, что в июле 1997 г. премьер-министр Хашимото провозгласил о новой «евразийской дипломатии» Японии; интерес которой лежал в основном в энергетическом секторе. Токио преследовал две цели: сохранить баланс ввиду энергетических проектов России и Китая и улучшить положение Японии на международной арене. В 1999 г. начались интенсивные контакты Токио с Узбекистаном, который провозгласил Японию стратегическим партнером. Японская помощь составила 24 млн. долл.; с 1993 по 1997 гг. Япония увеличила помощь региону в целом с 2,5 до 156,8 млн. долл. Автор пишет о трудностях для Японии в регионе, где доминировали Россия и США. В это же время появился интерес Японии к нефтяным месторождениям в Азербайджане. В Казахстане с 1994 г. ЯННК спонсировала поиски нефти в Аральском регионе. В мае 1998 г. состоялся визит председателя Японской Федерации экономических организаций С.Тойода, который провел переговоры о возможностях японских инвестиций с Н.Назарбаевым. В результате Казахстан согласился реформировать законодательство для японских МСП.^[2]

Автор особо выделяет японский интерес к провозглашенной Казахстаном идее адаптировать азиатскую экономическую модель; он пишет, что Назарбаев отверг ультиматум Запада – «следовать англосаксонской

модели, или оставаться с Россией и Ираном»^[3]. Таким образом, Назарбаев и Каримов рассматривают Японию как модель для модернизации по неамериканскому и неевропейскому пути; причиной чего являются опасения перед «американским высокомерием и европейским экономическим империализмом», которые и заставили лидеров ЦА искать альтернативные пути для промышленной модернизации. Хиккок заключает, что выбор для центральноазиатских государств больше не лежит между турецкой и иранской моделями, как это долго изображалось западными лидерами; в новом веке вовлеченность в Евразию дает Токио шанс для стратегического партнерства и более самостоятельной внешней политики.

Казахстан не смог найти такого покровителя. Более того, когда в 1992 г. тогдашний вице-премьер Ватанабе посетил республику, у него остались самые негативные впечатления о ней. Японские политики, бизнесмены, которые посещали Казахстан в последующие годы, также наталкивались на плохой прием. Автор называет ряд эпизодов (контракт о поставках японского оборудования Карагандинскому комбинату в 1994 г., отмену встречи с делегацией Японско-казахстанского комитета в 1995 г. и др.), которые, по его мнению, способствовали ухудшению репутации Казахстана в глазах японской стороны. Таким образом, в японских политических и деловых кругах сложилось убеждение, что Казахстан не заинтересован в развитии отношений со страной Восходящего солнца. В целом, японские представления о Центральной Азии в те годы формировались в романтическом духе традиций древнего Великого шелкового пути. Реальность в регионе выглядела совершенно иначе.

Т.Уяма объясняет отсутствие у Японии внятной стратегии в отношении Центральной Азии прежде всего экономическими причинами. Вектор экономических интересов и связей Японии – это США, АТР и Юго-Восточная Азия. Центральная Азия с экономической точки зрения не представляет никакого интереса для Токио. И Казахстан наилучшим образом иллюстрирует это положение.

Но объяснение «скромности» японских притязаний в Центральной Азии лежит и в другой плоскости. Как вполне справедливо замечает Уяма, Япония не является — в отличие от США и других участников Большой игры – полноценной геополитической силой. Это объясняет, почему Токио не стремится к массированному присутствию в регионе. Япония проявляет солидарность как часть Запада с общей западной стратегией в Центральной Азии: выступает донором, заинтересована в поддержании стабильности в регионе, нераспространении ядерного оружия и заинтересована в создании в Азии в целом процветающего сообщества. Таким образом, интересы Японии в Центральной Азии носят «периферийный» характер.

Уяма обращается к доктрине т.н. «Евразийской дипломатии», выдвинутой в свое время премьером Хашимото. Он выделят в этой концепции две составляющие: во-первых, поддержание хороших отношений с Россией; вовторых, поиск «новых друзей повсюду в Азии», т.е. и в Центральной Азии. На уровне концепций Японии и Казахстана наглядно видно расхождение между внешнеполитическими ориентациями двух стран. Казахстан под евразийским вектором понимает интеграцию в рамках СНГ, плюс движение в сторону Европы и таких государств как Турция и Иран, лежащих в сфере европейской и евразийской геополитики. Для Токио евразийская доктрина понимается как приоритет азиатской составляющей. Вот почему Япония легче находит общий язык с такими республиками как Узбекистан, которые не скрывают свое «азиатское» происхождение и открыто говорят о своем предпочтении «японской модели».

Всплеск интереса к Центральной Азии в Японии наблюдался, когда появилась надежда, что страны региона поддержат претензии Токио в адрес России на т.н. северные территории. Этот интерес возник после заявлений А.Акаева о необходимости вернуть эти территории Японии. Однако, вскоре выяснилось, что ни Киргизия, ни все центральноазиатские государства вместе взятые просто не в состоянии влиять на позицию Москвы. Другой характерной чертой японской политики является то, что в отличие от Вашингтона Токио не считает, что демократизация региона есть главная и неотложная цель. В Японии вполне реально отдают себе отчет, что демократия не может быть импортирована извне, а строительство демократических институтов является длительным и сложным процессом.

Несмотря на отсутствие у Казахстана «патрона» в высших политических и экономических кругах Японии, к концу 1990-х гг. все стало на свои места: Казахстан занял приоритетное место в торгово-экономических отношениях Токио со странами региона. Налицо также несомненный рост интереса к Казахстану в японских деловых кругах. Подводя итоги японской политики в регионе, Уяма делает вывод, что следует отличать японский метод проведения стратегической политики от американского. У Японии отсутствует стратегическая дипломатия в классическом виде. Механизм выработки стратегических решений в Токио построен таким образом, что Япония сначала долго выжидает и при этом большое значение придает тому, как ведут себя с ней предполагаемые партнеры. Такой стиль ведения внешней политики объясняет, почему на первом этапе в число фаворитов Токио попали Узбекистан и Киргизстан, а Казахстан с его огромным потенциалом остался вне японского стратегического планирования.

В заключение Уяма, как представитель «нестратегического» государства, выступает против ведения политики Центральной Азии в стиле Большой игры, т.е. геополитического противоборства. По его мнению, в нормальных и стабильных условиях Япония как экономическая держава сможет в будущем очень многое сделать для региона.^[4]

26 января 1992 г. в Москве состоялся обмен письмами об установлении дипломатических отношений между Республикой Казахстан и Японией. Первый контакт на официальном уровне состоялся в мае 1992 г., когда Президент РК Н.А.Назарбаев принял находившегося в Алматы с кратковременным рабочим визитом Министра иностранных дел Японии М.Ватанабэ. В ходе встречи состоялся обстоятельный обмен мнениями по вопросам, представляющим взаимный интерес: безопасность в Азии, привлечение японских инвестиций в экономику Казахстана, проведение рыночных реформ и использование японского опыта в Казахстане. В августе того же года Казахстан посетила делегация высшего руководства правящей Либерально-демократической партии и Парламента Японии.

Контакты в торгово-экономической области между РК и Японией активизировались в январе 1993 г. после того, как Президент РК Н.А.Назарбаев принял президента Японско-российской торговой ассоциации, постоянного члена Японской ассоциации экономических и культурных связей с зарубежными странами Т.Сато. А в феврале 1993 г. уже было открыто Посольство Японии в Алма-Ате. Японская сторона проявляла интерес к будущему экономическому сотрудничеству с Казахстаном, что подтвердилось во время визита авторитетной экономической делегации, в которую входили представители 39 компаний и банков, а также министерств и ведомств Японии, ответственных за экономическое развитие и сотрудничество. В результате контактов между двумя странами в экономической сфере 19 августа 1993 г. был создан казахстанско–японский Комитет по экономическому сотрудничеству, который должен был интенсифицировать двусторонние связи.

В апреле 1994 г. состоялся первый официальный визит Президента

РК Н.Назарбаева в Японию. Ему предшествовал визит в РК делегации Общества модернизации, возглавляемой специальным советником министра финансов Японии Т.Чино. Это определило экономический характер двусторонних отношений. В ходе визита на высшем уровне обсуждался широкий круг вопросов. Японскую сторону интересовали в первую очередь обязательства Казахстана в ядерной области (присоединение к ДНЯО и вывод ядерного оружия). В качестве компенсации и жеста доброй воли, Токио взял на себя обязательства по реабилитации зоны бывшего Семипалатинского полигона, что было зафиксировано в соответствующем Соглашении (о сотрудничестве в области ликвидации ядерного оружия). Этот визит стал переломным в двусторонних отношениях. С этого момента Япония открывает кредитные линии для Казахстана (первоначально в размере 220 млн. долл.; в 1995 г – 150 млн. долл.). В дальнейшем Япония на основе достигнутых договоренностей оказывала поддержку Казахстану в реконструкции транспортных коммуникаций и объектов энергетики. В 1995-97 гг. между двумя государствами продолжался обмен визитами на уровне министров, парламентариев, вице-президента РК (июнь 1995) и премьер-министра РК (ноябрь 1996). Эти контакты способствовали поддержке интереса японского бизнеса к инвестированию в казахстанскую экономику. Япония оказывала также гуманитарную помощь Казахстану. Токио выделил 11 млн. долл. в рамках соглашения о ликвидации ядерного оружия и до 100 млн. долл. по аральской программе.

В 1997 г. Япония сформулировала свою политику в отношении Центральной Азии в доктрине т.н. «Евразийской дипломатии». Однако новая концепция не способствовала активизации японской внешней политики в отношении региона. В двусторонних отношениях наступила пауза, которая нарушилась в 1999 г., когда казахстанская сторона вновь поставила вопрос о помощи со стороны Японии по реабилитации Семипалатинского полигона (визит замминистра иностранных дел К.Такеми). В декабре 1999 г. состоялся визит Президента Н.Назарбаева в Японию. Программа деловой части визита Н.Назарбаева включала в себя участие в пятом совместном заседании Казахстанско-японского комитета по экономическому сотрудничеству и работе Совета по строительству новой столицы Казахстана. В ходе переговоров Н.Назарбаева с Премьер-министром Японии К.Обучи было подписано Совместное заявление о дружбе, партнерстве и сотрудничестве – документ о стратегическом партнерстве Казахстана и Японии в ХХI веке. В 2001 г. Япония начинает оказывать помощь в обустройстве городской инфраструктуры Астаны. В рамках визита казахстанского президента в декабре 2001 г. принято совместное заявление о партнерстве и сотрудничестве между РК и Японией, принятое президентом РК Н.А Назарбаевым и Премьер – министром Японии К.Обути в Токио.

Таким образом, отношения Казахстана с Японией развивались неравномерно, но в целом поступательно. Япония не стала крупным инвестором, как рассчитывали в Казахстане, но оказывала РК регулярную финансовую и техническую помощь. В целом стратегия Японии укладывалась в рамки стратегии Запада, направленной на снижение ядерной угрозы из СНГ. В то же время Токио проводил собственную стратегическую линию, в долгосрочной перспективе рассчитанную на постепенное вхождение в регион Центральной Азии.

В августе 2006 г. состоялся визит премьер министра Коидзуми в Казахстан. Этот визит был во многом символичным, т.к. ознаменовал конец эпохи неопределенности японской политики и стратегии в отношении Центральной Азии. Если бросить взгляд на полтора десятилетия постсоветской эпохи, то можно обратить внимание, что Япония формально провозгласила свои интересы в Центральной Азии и в Евразии. Речь идет о доктрине «великого шелкового пути». Но в реальности конкретные шаги в политическом, экономическом и шире геоэкономическом плане Токио начал предпринимать лишь во второй половине срока премьерства Коидзуми.

В последние годы Токио уделяет каспийской нефти все большее внимание. Отчасти это связано со стабильно высокими мировыми ценами на энергоресурсы, что резко повысило рентабельность добычи углеводородов и стимулировало приток инвестиций, в том числе из Японии, в их добычу и транспортировку. По мнению японского истеблишмента, значение прикаспийских стран во внешней политике Токио будет расти. Весьма тревожит японцев и перманентная нестабильность на Ближнем и Среднем Востоке. Дело в том, что «доходные статьи» энергетического баланса страны на 55% формируются за счет импорта углеводородов из государств Ближнего Востока, а по нефти — даже на 85%.

События 11 сентября 2001 года, бросившие тень на отношения Запада с нефтяными монархиями Персидского залива, неоднозначно воспринятые в арабском мире военные операции американцев в Афганистане и Ираке, претензии, предъявляемые США (старшего партнера японцев в мировых делах) к ядерной программе Ирана, незатухающий арабо-израильский конфликт — все это привело к тому, что диверсификация источников импорта энергоносителей, прежде всего нефти, стала ключевым элементом энергетической стратегии Токио на современном этапе.

Для правительства Японии приоритет здесь — не политические игры союзников, а прагматичное продвижение проектов своих деловых кругов, заинтересованных в первую очередь в экономических «плюсах», ожидаемых в связи с участием в разработке стратегического сырья. Кроме Каспия, возможности получить новые концессии со сравнительно низкими производственными рисками теоретически есть в Иране, Ираке и в пустыне Сахара (Алжир, Ливия). Однако дорога к ним прочно блокирована политическими препятствиями. Таким образом, у Японии — крупнейшего мирового импортера природных ресурсов — есть свой интерес в участии в контроле над производством и распределением нефтяных потоков в этом богатом ресурсами регионе.

Результаты исследований японских специалистов относительно оценки запасов нефти и газа на шельфе Каспийского моря в основном совпадают с известной характеристикой региона госдепом США как «второго Ближнего Востока». Так, эксперты национальной нефтяной корпорации (ЯННК) полагают, что официальная американская оценка подтвержденных запасов нефти и газа Каспия, а также расчеты предполагаемых запасов по газу проведены объективно и в целом соответствуют действительности. Однако в ЯННК считают, что очень завышены прогнозные и соответственно суммарные запасы нефти (до 200 млрд. баррелей). С учетом последних данных о подтвержденных запасах, а также при помощи метода разумных усреднений максимальных и минимальных значений всех имеющихся прогнозов Токио приходит к выводу, что на этом шельфе сосредоточено от 78 до 100 млрд. баррелей нефти и около 7 трлн. м газа. Таким образом, оценки японских специалистов ставят Каспийский шельф на третье или четвертое место в мире по их потенциальным запасам. Отсюда следует вывод: практическое освоение этих запасов способно оказать заметное влияние на энергетическую ситуацию в Азии и во всем мире. Наиболее активно японские предприятия участвуют в нефтегазовых проектах азербайджанского сектора моря.

В целях разработки нефтеносного шельфа Казахстана японская «Инпекс» вошла в консорциум «Международная операционная компания по разработке Казахстанского шельфа» (OKIOC) в сентябре 1998-го. Ее доля в проекте (7,15%) была выкуплена у правительства республики. В отличие от сухопутного Тенгиза, условия работы весьма специфичны. Японцы обращали внимание на то, что северная часть Каспия мелководна — не превышает 5 м, к тому же введены жесткие требования по экологии. Несмотря на участие японцев в соглашениях о разделе продукции, «физически» каспийская нефть в Японию не попадает, так как значительная удаленность от районов добычи привела бы к росту издержек. По соглашению с другими участниками консорциумов японцы получают эквивалентное количество сырья на нефтяных терминалах Индонезии (на условиях «своп»).

Интересной является точка зрения, высказанная А.Казанцевым. Исследователь считает, что у политики Японии (как и Южной Кореи) в Центральной Азии есть одна общая характеристика: большой территориальный разрыв и отсутствие исторических традиций сотрудничества обрекает их на преимущественное использование экономических инструментов. При этом у обеих стран есть в регионе общие геоэкономические интересы с Китаем: направить вектор развития Центральной Азии в сторону АТР. Однако обе они в военно-политическом плане выступают в качестве ближайших союзников США. Основным объектом южнокорейской бизнес-экспансии середины 1990-х гг. на пространстве бывшего СССР были выбраны именно бывшая советская Средняя Азия и Казахстан. В то же время, доля южнокорейских инвестиций в территориально намного ближе расположенной и обладающей значительно большим экономическим потенциалом, более емкими рынками и большими ресурсами России была ниже. Объяснить это можно двумя обстоятельствами: 1) существованием в Южной Корее на уровне картины мира паназиатских представлений и идеей «вписать» Центральную Азию в расширенный АТР; 2) большой ролью в политической культуре Южной Кореи представлений о продуктивности бюрократическоавторитарной модернизации.

В отношении мотивов и целей политики Японии в ЦА автор вступает в область догадок. Он замечает, что Центральная Азия может интересовать японцев в плане расширения Азиатско-Тихоокеанского региона и создания новых маршрутов, связывающих его с Европой. Кроме того, Страна восходящего солнца желает позиционировать себя в качестве лидера в этой части мира. Она, например, пролоббировала предоставление странам Центральной Азии статуса наибольшего благоприятствования в торговле с США. В свою очередь, Японию интересует увеличение числа государств, поддерживающих ее претензии на членство в Совете Безопасности ООН. В целом, как заключает автор, в политике Японии в Центральной Азии можно отметить определенное противоречие в целях. С одной стороны, она является одним из представителей коалиции стран АТР (в силу географического положения) и экономических интересов), с другой стороны, активным членом западной коалиции в рамках стратегического партнерства с США. Поэтому «японский проект» для Центральной Азии весьма не определен.^[5]

Оценивая политику Токио в отношении СНГ и ЦА, можно заметить, что Японии в силу культурной ментальности и исторической традиции легче было найти общий язык с азиатскими республиками бывшего Советского Союза. Япония в отличие собственно от Запада – США и особенно европейцев — не придает такого принципиального значения проблемам демократии и прав человека в том ключе, как это понимают в Брюсселе и в Вашингтоне. Кроме того, Япония в силу своего географического положения, экономических связей, безусловно, азиатская держава. Ее интересы зависят не только от того, что происходит в других центрах экономической силы на Западе, а также от ситуации в китайской экономике, в ЮВА, на Ближнем Востоке, важном источнике энергоресурсов.

Совершенно очевидно, что Япония в силу своего огромного экономического влияния будет в той или иной степени поддерживать крупные транспортные, коммуникационные и инфраструктурные проекты в Казахстане, в Центральной Азии, российский Сибири и, возможно, в западной части Китая. Мы не можем исключать Японию из этого широкого экономического процесса, охватывающего регион ШОС. Но в тоже время, избавляясь от наследия «холодной войны», делая свою политику более независимой от стратегии Запада и более азиатской и даже более евразийской, Япония будет сталкиваться с некоторыми геополитическими ограничителями. Главными из таких геополитических пределов являются Россия и Китай.

[1] См.: Акихиро И. Геополитика в Центральной Азии: взгляд из Японии // Казахстан-Спектр. 2007. № 1. С. 9-19; Лаумулин М.Т. Стратегия Японии в Евразии // Казахстанско-японское сотрудничество: состояние и перспективы. – Алматы: КИСИ, 2007. – С.33-47; или: // Казахстан-Спектр. № 1. 2007. С. 24-34; Нургалиев М.Е., Шаймергенов Т. Новый трек японской дипломатии в Центральной Азии: проблемы и перспективы // Центральная Азия и Кавказ (Лулеа, Швеция). 2007. № 6. С. 146-157; Усубалиев Э.Е. Политика Японии в новых геополитических условиях: центрально-азиатский вектор //Япония 2001-2002. Ежегодник. – М.: Издательство «МАКС-Пресс», 2002.С.195-208; An Account of the Mission for Dialogue with Russia and Central Asia: Prelude to Eurasian Diplomacy. – Tokyo: Japan Center for International Exchange, 1998 (in Japanese); Calder K.E. Japan’s Energy Angst and the Caspian Great Game // NBR Analysis. March 2001. Vol.12. No1, pp.5-12.

[2] Hickok M.R. The other End of the Silk Road: Japan’s Eurasian Initiative // Central Asian Survey. 2000. Vol.19. No. 3, pp. 17-40.

[3] Ibid., p.35.

[4] Uyama T. Japanese Policies in Relation to Kazakhstan: Is There a “Strategy”? // Thinking Strategically. The Major Powers, Kazakhstan, and the Central Asian Nexus. Ed. by R.Legvold. – Cambridge (Mass.), London: The MIT Press, 2003, pp. 165-186.

[5] Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия. — Москва: Наследие Евразии, 2008. – С. 232-235.