БОЛЬШАЯ» ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И ПРИНЦИПЫ ГЕОПОЛИТИКИ КНР

Растущий интерес Китая к бассейну Каспийского моря не просто региональная проблема китайской внешней политики. Значение каспийского фактора глобально по целому ряду причин. Приглядимся к ним повнимательнее. Центральноазиатские государства бассейна Каспия (для древних и средневековых китайцев «Западный край») — часть «Большой» Центральной Азии. В свое время ООН приняла географическое деление Азии с запада на восток на Западную, Центральную и Восточную, исходя из геополитической традиции. В 1904 г. британский геополитик Х.Макиндер определил внутреннюю Евразию от Волги примерно до Лены и от Ледовитого океана почти до Персидского залива как «Осевой регион», а впоследствии (1919) как «Хартлэнд» (Сердце Земли). Он труднодоступен с акваторий Мирового океана, но контролирует подступы ко всем важнейшим регионам современного мира. Х. Макиндер сделал вывод: На Х. Макиндера непосредственно оказал теоретическое (и, главное, практическое; но это особая тема) влияние классик русской геополитики ген. А.Е.Снесарев. Тот включил в состав Средней Азии российский Туркестан, Синьцзян (Китайский Туркестан), Индию, Афганистан, Иран и Тибет. Генерал Снесарев определил Большую «Среднюю Азию» как «ключ к мировой политике» (на карте она и впрямь напоминает ключ к английскому замку). Он еще в 1906 г. предвидел, что Англия утратит свои позиции как сверхдержава, а Китай, напротив, приобретет. Возможности современного Китая на мировой арене превосходят возможности всех прежних китайских империй. Со второй половины ХХ в. Китай все шире использует противоречия сверхдержав, а их собственные взаимоотношения стали зависеть от отношений с КНР. На первый и поверхностный взгляд, соперничать со сверхдержавами и их блоками КНР не могла и не может. Сверхдержавы должны активно присутствовать как центры силы во всех основных регионах мира (их девять). Но если учитывать не самый высокий уровень экономического, научно-технического и военного развития КНР, то можно понять, почему КНР на Западе склонны считать если и сверхдержавой, то «региональной». Однако вдумчивые геополитики находят такой подход несерьезным. Причина расхожих ошибок в оценке возможностей Китая — оценка элементов его потенциала разрозненно и по формальным показателям. Но оценить Китай и его возможности можно только в их едином комплексе и только в глобальном контексте. Во-первых, Азия — крупнейшая часть света по территории, населению и ресурсам. Экономически Азия менее развита, чем Запад (хотя положение стремительно меняется в ее пользу), но без ее населения и ресурсов развитость Запада немыслима в принципе. «Эпицентр» третьего мира, обозначенный в свое время «дугой нестабильности» (очертившей бассейн Индийского океана) на 2/3 — Азия. Пресловутые «всего три региона» Азии, где Китай непосредственно и активно присутствует, — это Дальний Восток, Юго-Восточная Азия, Средний Восток. Через Синьцзян и Тибет Китай имеет доступ и в Южную Азию. Если установить геополитический циркуль в Синьцзяне, то его ножки найдут опору в Юго-Восточной Азии и на Среднем Востоке, параллельно давно и хорошо известной кризисной «дуге Бжезинского». На юге Азии Китай с 60-х гг. поддерживает все более крепнущие отношения с Пакистаном — теперь, как и Китай, ядерным государством (КНР оказала определенное содействие если не разработке, то испытанию пакистанского ядерного оружия). Через Пакистан Китай получил доступ в регион Среднего Востока. Там с середины 70-х гг. КНР поддерживает отношения со странами — членами Организации Экономического Сотрудничества (ОЭС) на месте бывшего Багдадского пакта (СЕНТО) — Турцией, Ираном и Пакистаном. В 1992 г. к ОЭС присоединились пять среднеазиатских республик СНГ и Афганистан. В последнее время при участии Пакистана Китай пошел и на установление отношений с руководством талибан в Кабуле. После перехода США к «гуамской доктрине» Р.Никсона и роспуска существовавших ранее проамериканских военных блоков Китай начал углублять двусторонние соглашения с бывшими членами этих блоков, выстраивая из этих отношения своего рода «цепь» или «кольцо». Отношения Китая со странами сопредельных регионов для него приоритетны прежде всего потому, что это его геополитический «шельф» в мировом «океане». Известно, сколь ревниво относится КНР к разделу сфер влияния на нефтеносном континентальном шельфе в Юго-Восточной Азии и зоне южных морей. Но за много веков до возникновения экономического интереса к ресурсам морского дна Китай осознавал значение «шельфа» сухопутного. Центральная и Южная Азия — обширная зона некогда знаменитого Великого Шелкового пути — Западный край (Сиюй). Ближним Западным краем считались территории современных Синьцзяна и Тибета, позднее (в ХУШ в.) присоединенных к Китаю. Более отдаленный Западный край включал территории государств вплоть до берегов Каспийского и Аравийского морей — Среднюю Азию, Иран, Индостан. Это территории современных государств ОЭС образца 1992 г. С древнейших времен до конца ХХ в. отношения Китая с дальним «Западным краем» были как минимум слабыми и едва прослеживались. Однако ускорившееся развитие КНР в последнее двадцатилетие и выход ее в мировые лидеры изменили здесь положение вещей. Теперь из трех крупнейших и сильнейших центров развития мировой экономики (американского, европейского и восточноазиатского) именно последний в лице Китая (и в меньшей мере его соседей) интенсивно осваивает эту часть света. Запад с рубежа 90-х все активнее стремится поставить под свой контроль нефтегазовые месторождения Каспийского бассейна. Несмотря на всю активность и все возможности США и Западной Европы, Китай небезуспешно конкурирует с ними и здесь. По трассам Шелкового пути интенсивно прокладываются китайские железные дороги и трубопроводы. КНР жизненно заинтересована в нефтегазовых месторождениях Казахстана и Туркмении — интенсивно растущая экономика Китая нуждается во все большем количестве энергетического сырья и других полезных ископаемых, а также электроэнергии. Соответствующие месторождения КНР для этого далеко недостаточны, хотя Китай наращивает нефтедобычу в Синьцзяне. В то время как США уделяют большое внимание зоне бывшего Шелкового пути и объявляют регион зоной ответственности своего Центрального оперативного командования («тени» бывшего блока СЕНТО), Китай воздерживается от военно-политических демонстраций, но укрепляет связи с регионом по принципу «твердо в деле, мягко в обращении». Запад обеспокоен усилением солидной группы развивающихся стран и Китая как альтернативного глобального центра. В Китае хорошо знают суть доктрины Бжезинского: для сохранения мировой гегемонии США необходимо не допускать преобладания какой бы то ни было державы в пределах Старого Света — прежде всего в Евразии. Видя в КНР главное препятствие на пути к мировой гегемонии, США стараются противопоставить ей Монголию и Казахстан, Индию и Узбекистан. Но у всех этих стран сохраняются проблемы с соседями. А Китай обычно с каждой парой своих соседей имеет отношения лучшие, чем у них друг с другом. Хотя в 90-е гг. и утверждали, что современный мир однополярен и сверхдержава в нем только одна — США, данный вывод опрометчив. КНР — самый независимый на сегодняшний день постоянный член Совета Безопасности ООН, что показали югославские события 1999 г. КНР гибко встраивается в существующий миропорядок. Официально не входя ни в мировую «семерку», ни в мировую «восьмерку», Китай умело их эксплуатирует. Наверное, правы те, кто считают США главным «партнером» КНР в ХХ1 в. Но что понимает под этим сам Китай? Объективно в мире существуют не меньше 6-8 «полюсов» — центров силы, и КНР стремится строить свой миропорядок на этой основе. С 80-х годов КНР умело действует в ряде треугольников двусторонних отношений. Китай гибко встроился, во-первых, в тандем сверхдержав, во-вторых — в пространство «трех миров», в-третьих — трех достаточно различных частей развивающегося мира — Азии, Африки, Латинской Америки. В «семерке» промышленно развитых стран свой треугольник обозначен Трехсторонней комиссией; с 1981 г. КНР имеет с нею особые отношения. В древнекитайской «Книге Перемен» предусмотрена модель мировой гармонии — восьмиугольник из трех треугольников. Китай способен выстроить не один такой восьмиугольник. Для Китая характерна давняя и принципиальная традиция нейтралитета. Но еще в 1909 г., за сорок лет до образования КНР генерал Елчанинов сформулировал принцип «сильное нейтральное государство свободно в своей политике». В последней четверти ХХ в. Китай добился на этом пути немалых успехов. Обратимся к традициям китайской истории и сопоставим ее с современностью. Трехтысячелетний опыт позволил Китаю много раньше Запада понять, что «влияние важнее власти». Это не стремление к прямому и силовому геополитическому контролю, а к органичному, естественному, точно дозированному и направленному воздействию на ключевые точки регионов и стран, государств и общественных систем. В Средние века эта вполне современная стратегия называлась цзинцзи — сокращенная форма от «цзинши цзиминь» (управление миром, помощь народам). Метод осуществления этой стратегии — увэй (фэйгун), или «недеяние» (т.е. ничего такого, что прямолинейно, грубо, примитивно, легко бросается в глаза). Иносказательно этот метод мудро назван «цзими» (ненатянутые поводья). Его суть — не диктат, а дипломатичная направляющая подсказка, сделанная к месту и вовремя. Древнейший принцип китайской стратегии — «побеждать не сражаясь», гибко действовать приемами сотрудничества и борьбы всеми мыслимыми средствами. Хорошо разработанные принципы стратегии позволяют Китаю не прямо, но косвенно — через влияние на Казахстан и в целом Центральную Азию — если сказать словами цитированного выше Х. Макиндера, «контролировать весь мир». В этом деле руководство КНР ни в чем не полагается на волю случая и ничего не пускает на самотек.